И вот мы вышли на острове Юргорден, где каких только музеев нет. Это Мекка, куда возят всех туристов, чтобы они не разбредались по городу, а концентрировались бы в положенном месте. Шведы вообще всегда умеют локализовать проблему и решить её самым элегантным способом. На острове масса интереснейших музеев, есть даже зоопарк и парк аттракционов. Но русских туристов почему-то всегда водят по одному и тому же маршруту: корабль Густава Вазы и Юнибакен, тот самый, где Карлсон. Наверное, когда-то давно кто-то составил туристическую программу, и с тех пор не было смысла её менять. Спросите любого, кто был в Стокгольме в составе туристической группы, что он видел. И вам ответят: корабль и Карлсона.

Люди вышли из автобуса под дождь, на улице было холодно и противно. Фасад музея выглядел облезлым, мокрая вывеска не казалась особо привлекательной. Мужчина рядом со мной сказал:

— Так, ладно, ребята, вы пока постойте, а я в магазин сбегаю.

Какой ещё магазин? На острове нет магазинов!

А если бы и были, ничего крепче трёхградусного пива мужик бы там всё равно не нашёл. Но он об этом не знал и быстрым шагом удалился в направлении серпентария. Мы вошли в музей. Кроме нас там были ещё четыре группы русских туристов и две шведские семьи с детишками от трёх до пяти лет. Одна мама сказала своему малышу:

— Это Карлсон… Видишь, летает? У него на спине моторчик, он вот так: тыр-тыр-тыр — и полетит.

И тут тётка в тренировочном костюме понеслась вперёд, перепрыгивая через искусственные клумбы, скамейки и деревца.

— Ой, вы только посмотрите! Карлсон! Света, иди же сюда! Иди скорее! Коля! Я кому говорю! Давай сюда, фотографируй скорей! Давай меня с Карлсоном! Коля, скажи Вите, пусть посмотрит! Такое раз в жизни бывает! Больше нигде не увидишь!

Похмельные мужики набились в паровозик и поехали по железной дороге в путешествие по миру сказок Астрид Линдгрен. Играли песенки из кинофильма «Эмиль из Лённеберги», поезд шёл со скоростью полкилометра в час, переезжая из домика Пеппи в домик сыщика Калле Блумквиста, а шестеро бугаев визжали от восторга.

— Блин, Толян! Снимай скорей! Я такой еду! Блин, Пеппи Длинныйчулок! Как настоящая! Мать твою перемать! А это что за лошадка? Ой, смотри, обезьянка! Ну бывает же такое!

Молодые родители с детьми в полном недоумении глазели на туристов, которые с воплями носились по музею. Тут вернулся мужик, который ходил в магазин. Он разочарованно развёл руками:

— Порожняком пришёл, ребята. Всю округу обегал, магазина не нашёл. Ни одного ларька нет, я уж пять автобусных остановок пробежал, даже на остановках ничего не купить. Я в какую-то будку сунулся, думал, там продаётся, а там змеи какие-то. Где у них тут бар-то? Ой, а это что такое? Карлсон?!!!

Страдающие похмельем отправились к билетёрше, и самый смелый из них сказал с вопросительной интонацией: «Бар? Дринк?» — и показал рукой, как будто подносит рюмку ко рту. Билетёрша попыталась им объяснить, что здесь нет бара. «Нет. Здесь нет бара. Нет бара. Бара нет, нет бара». Страждущие отошли, ропща. Девушка, проверяющая билеты у входа, тихо сказала своей напарнице:

— Знаешь, так странно. Я уже четыре года здесь работаю, и всегда одно и то же. Русские туристы кричат: «Карлсон! Карлсон!» Потом начинают кататься на детском паровозике. Потом спрашивают, где у нас находится бар. Их так много! Целыми группами приезжают. Почему-то им обязательно нужно в наш музей. Никак не пойму, чем он им так нравится.

Да всё просто: русских только сюда и привозят — вот они и приезжают целыми группами.

Пора было уходить, мы начали выбирать сувениры. Одна пенсионерка жаловалась, что она так хотела привезти домой Карлсона, а ничего подходящего в продаже нет. Разве это Карлсон? Какая-то рыжая кукла, совсем не похож. Ей бы хотелось нормального, как в мультике. И Пеппи тоже не та, похожа на злобную клоунессу.

Закончился день в Стокгольме. Уже стемнело, и не переставая моросил осенний дождь. Перегретый автобус, где сильно пахло бензином, увозил нас назад к терминалу парома. Люди устали, обмякли на сиденьях. Экскурсоводша притихла в своём углу около водителя и уже не считала нужным развлекать почтеннейшую публику рассказами о квадратных метрах городских зданий. Уже у самого парома она всё-таки встрепенулась, включила микрофон и сказала, как ей и полагалось по долгу службы:

— Итак, мы покидаем город СтОхОлм. Желаю всем приятно отдохнуть на пароме. Завтра у нас по плану — город КОпехаген.

В Стокгольме ноябрьский вечер, пять часов. Сегодня стемнело в два. Небо затянуто плотными чёрными тучами, фонари зажгли сразу после обеда. Дождь не идёт, но так сыро, что каждый вдох кажется глотком воды. Освещение на улицах какое-то тусклое, жёлтые огни фонарей и совсем грустные окна. На Сёдере старинные деревянные особнячки перемежаются каменными современными домами. Я стою как раз на старинной улице, и здесь вдвойне темно, вдвойне сыро, как будто наступила осень в квадрате. Осень-осень. Как на картинке. Деревянные заборы из красных досок, треугольные крыши одноэтажных домиков, низкие маленькие окошки. Ветви яблонь свешиваются из-за калиток, сегодня их нещадно треплет ветер.

Нужно сказать, что только очень богатые люди могут позволить себе жить в таких частных деревянных домах в центре города. Через окошки видны старинная мебель, кафельные голландские печи и серебряные подсвечники. Там внутри, наверное, уютно, красиво. Наверное, и жизнь там идёт какая-то более гармоничная, упорядоченная, счастливая, лишённая тех мелких проблем и дурацких недоразумений, какими полно моё существование. По крайней мере, мне нравится представлять, что в этих сказочных домиках и жизнь тоже сказочная.

На церкви пробило четыре, из ворот детского сада потянулись к остановке дети с родителями. На улочку, где я стою, свернули две маленькие фигурки и побежали по брусчатке. Девочка и мальчик лет четырёх. Она — вся нараспашку, растрёпанная — тащила мальчика за руку, увлекая за собой. Он, аккуратно одетый, явно был менее доволен происходящим, чем она. Девочка кричала: «Расмус! Расмус! Ну Расмус же! Побежали скорей! Давай, давай! Смотри скорей! Давай сейчас побежим к тебе и будем играть! Ну, у тебя же есть двор? Будем там играть во дворе! Давай я буду паровозом, а ты — пассажиром! Ту-ту-у-у-у-у! Или нет, я буду лошадью, а ты — всадником, давай? И-го-го-о-о-о-о! Я всё могу, и лошадью тоже! А хочешь, а хочешь, а хочешь, ты будешь пилотом, а я самолётом? Самолёт-бомбардировщик, хочешь? Ну, давай скорей побежали уже играть!»

Мальчик споткнулся и упал. Девочка его подняла, отряхнула, чмокнула в щёку и потащила дальше. Он тихо всхлипывал, но не решался сопротивляться. Тут из-за поворота показались двое взрослых: мужчина и женщина. Почему-то сразу было видно, что они не муж и жена, но родители этих детишек, и почему-то было понятно, кто чей. Видимо, забрали малышей из садика и вели домой. Какой-то отрезок улицы им было по пути. Они представляли собой такую же колоритную пару, как и дети. Молодой мужчина лет тридцати в светло-сером коротком пальто, в полосатом шарфе розово-оранжевого цвета, в очень дорогих очках с дымчатыми стёклами, в узких брючках, подвёрнутых снизу, и в кедах «Конверс». В руках у него ничего не было, кроме ноутбука в розовом футляре. Тёмные волосы аккуратно зачёсаны назад. Он шёл медленно, с отсутствующим видом глядя по сторонам, иногда деликатно подавляя зевок. Рядом с ним подпрыгивала на камнях брусчатки женщина его же возраста. Выше своего спутника на голову, настоящая такая шведка. Высокая, худая, с фигурой мальчика-подростка. Джинсы, засунутые в боты на меху, огромная куртка, застёгнутая не на ту пуговицу. Синтетический шарф, замотанный так, что получался какой-то безумный узел без конца и без начала. На голове грязно-белая флисовая шапка, из-под которой во все стороны лезли наэлектризованные светлые волосы. Женщина несла за спиной огромный рюкзак, а в каждой руке по нескольку полиэтиленовых пакетов, и при этом она ещё умудрялась вести велосипед. К велосипеду была привязана собачка неизвестной породы. Последняя радовалась жизни и рвалась во всех направлениях, запутывая поводок вокруг своей хозяйки. Женщина улыбалась во весь рот и всё время что-то говорила: