На вид ему было лет девятнадцать. А звали его, предположим, Арвид. Беспорядочные кудри трепал ветер, снег таял на пушистых светлых усах. Так странно было видеть усы на совсем юном лице. Но это его совсем не портило, скорее, придавало лицу пикантности. Пальто на молодом человеке было тонюсенькое, чёрное, до колен, застёгнутое на одну только среднюю пуговицу.

Перчаток у него не было. Покрасневшими пальцами юноша вытащил из кармана блокнот и ручку. Это тоже было несколько странно. Кто же пишет ручкой в блокноте, когда у каждого есть ноутбук, или айфон, или хотя бы мобильник? Тем не менее молодой человек открыл блокнот и записал:

«Шведская литература закончилась сто лет назад. Всё, что было нужно, уже написал Стриндберг. А если что-то и осталось, то об этом написал Сёдерберг. Остатки дописал Бергман и снял по этому сценарию фильм».

Он закрыл блокнот, втянул голову в плечи, сунул руки в карманы и пошёл вперёд, к Слюссену. Был будний день, одиннадцать часов, и на улице оказалось совсем мало народу. Арвид ничем не был занят, потому что он только что покончил с курсом литературы при университете. Об этом ещё никто не знал, он принял решение всего лишь два часа назад. Утром вышел из дома, чтобы поехать на поезде в Уппсалу и в девять тридцать приступить к занятиям, но, не дойдя даже до метро, понял, что с университетом покончено раз и навсегда.

Ложь, ложь, везде ложь. Зачем это всё нужно? Читать книги, которые уже кто-то когда-то написал? Делать вид, будто что-то в этом понимаешь? Делать вид, что тебе интересно! Обсуждать роль Стриндберга в скандинавской литературе двадцатого века. Читать свой доклад перед двадцатью студентами, у которых таланта не больше напёрстка, а важности — море. Арвид почувствовал, что его тошнит от злости, и остановился посреди дороги, прижав руку к животу.

Вдруг около него кто-то упал на тротуар. Он посмотрел, это была сомалийская женщина в хиджабе. Она поскользнулась и тяжело рухнула на задницу прямо у ног Арвида. На уровне его груди оказалось круглое шоколадное лицо, перекошенное от удивления или от боли. Лицо было намазано чем-то блестящим. Под нарисованными бровями горели огромные чёрные глаза, жирно подведённые карандашом, так что стрелки шли до самых ушей. На женщине были оранжевый платок, потом красный платок, а совсем сверху — чёрное длинное покрывало до пят. Так как сомалийка упала и теперь сидела на земле, стало видно, что на ногах у неё джинсы и кроссовки. Арвид заметил огромный выпирающий живот и понял, что она, наверное, беременная.

Пока они находились в таком глупом положении, к ним подошёл маленький худенький мужчина в белой вязаной тюбетейке и сказал несколько слов на непонятном языке. Слов Арвид не понял, но голос звучал требовательно и жёстко. Мужчина был, видимо, мужем этой сомалийки или каким-нибудь родственником. Он не стал помогать женщине, даже руку не протянул, и она попыталась встать сама. Сперва перевернулась на четвереньки, проползла метр до столба, ухватилась за него и начала тяжело подниматься на ноги. Мимо шли дети и смеялись.

Арвид чуть не бегом бросился в сторону по переулку. Он задохнулся от бега и остановился у красного дощатого забора. В щели заметала вьюга, а за забором виднелся двор, весь в снегу, и голые деревья. Перед калиткой росла яблоня. Арвид обнял ствол одной рукой. Попытался отдышаться. Он вынул из кармана блестящую фляжку, отвинтил крышечку и глотнул коньяку. Потом снова достал блокнот и ручку и написал:

«Жизнь, я не понимаю тебя! Отец Всемогущий, который на небе, если Ты есть, зачем Ты всё так устроил? Какой в этом смысл? Неужели Тебе это нравится? Может быть, Тебя это развлекает?»

А в это время в Уппсальском университете начиналось практическое занятие по скандинавской литературе. Арвид мог по минутам представить, что там сейчас происходит. Классная комната с белыми стенами, белые столы поставлены буквой «П», так, чтобы каждый сидел лицом к преподавателю. Железные жёсткие стулья. Студенты с ноутбуками и бумажными стаканчиками кофе. У них в группе целых семь девушек, которых зовут Мария, и четыре Лизы. Марии носят джинсы и свитера разных оттенков розового, длинные светлые волосы расчёсаны на прямой пробор. Впрочем, Лизы выглядят точно так же и, несмотря на длинные волосы, совершенно мужеподобны. Молодые люди более разнообразны, но Арвид никак не может запомнить их имён. Все они изображают романтиков, носят носки разного цвета, не бреются по три дня и надевают вельветовые пиджаки сверху на футболки с глубоким вырезом. Все они совершенно женоподобны, несмотря на короткие волосы. Вот сейчас одна из Марий выходит к доске с ноутбуком, открывает программу «Powerpoint», и на доске у неё за спиной появляется крупный портрет Сёдерберга. Она говорит:

— Яльмар Сёдерберг, шведский писатель и журналист. Дебютировал романом «Заблуждения», 1895 год. Самое известное произведение Сёдерберга — роман «Доктор Глас», 1905 год. В прессе выступал против нацизма. Лауреат стипендии Фрёдинга за 1941 год.

Конечно, все тут же узнали статью из Википедии, но преподаватель и ухом не ведёт. Остальные Марии и Лизы заметно занервничали, ведь их заготовленные выступления начинаются с точно таких же слов! Когда Мария заканчивает свой доклад, один из романтических юношей вытягивает ноги в проход между столами, качается на стуле, покусывает кончик карандаша и изрекает:

— Feedback. Если мне позволят высказать своё мнение, то я назвал бы выступление Марии — не побоюсь этого слова — блестящим.

В университете шли занятия, а на Сёдермальме шёл снег. Арвид по-прежнему стоял, опершись о красный забор, с фляжкой в руке. Он заглянул в щель между грубо сколоченными досками. Там было снежно и тихо, двухэтажный дом не подавал признаков жизни. Кусты смородины превратились в сугробы, никаких следов не было, от крыльца к калитке не была прокопана даже самая узенькая тропинка. Дверь дома вела на веранду, застеклённую зеленоватыми мутными стёклышками. Казалось, что в окна веранды вставили ледышки, но на самом деле, наверное, эти окна просто несколько лет не мыли. По бокам веранды было ещё по окну, за одним из них угадывалась комната, оклеенная обоями в цветочек. Арвид разглядел кафельную голландскую печь и часы на стене.

За домом зияла белая пустота, там был обрыв над морем. Арвид подумал, что если подойти к самому краю и глянуть вниз, то закружится голова. Он снова вынул блокнот и написал:

«Старый милый дом. Спокойствие над хаосом северного моря. От уюта гостиной с камином и креслами до ледяной пропасти — один шаг. Что ты смотришь своими тёмными окнами? Или ты видишь меня насквозь?»

Перелезть через забор оказалось не так уж сложно. Арвид встал на спинку скамейки, опёрся о перекладину, подтянулся и упал в сугроб уже с той стороны. Он боялся нашуметь, но снег «съел» все звуки. В доме вроде бы никого не было. Несмотря на ранние сумерки, в окнах свет не горел. И всё-таки Арвид принял меры предосторожности: пригнулся, спрятался за кустами и быстро пробежал вдоль забора к самому обрыву. На эту сторону не выходило ни одно окно, и его не могли здесь увидеть.

Он подошёл к самому краю и заглянул в бездну. Метель вихрем падала сверху вниз и взлетала снизу вверх, кружась, как вода в водовороте. Миллиарды белых мух носились над незамёрзшим морем. Внизу светились точки огней на Кунгсхольмене, жёлтыми вспышками проносились машины. В сгущающихся сумерках Арвид вынул свой блокнот, уже намокший от снега, и записал в нём: