Феникс тоже менялся. Если его мысли для меня он был льдом — то мои для него — пламенем. Он тоже ощущал боль — и тоже шел вслед за ней. Меня сейчас не интересовали его мысли — а его — мои — боль и так сводила с ума. Мы изменялись — через боль и страх — изменялись, потому что хотели жить.

Теперь я и без него видела, в чем проблема. Нас уничтожали — уничтожали мельчайшие частицы, пытающиеся перестроить наши тела… Перевести их в качественно иное состояние. Вирусы. Мы болели и должны были выработать иммунитет. Теперь я понимала многое, очень многое. Понимала, почему Феникс разобрался в происходящем — а справиться не мог. Зрение, разделяющее потоки на мельчайшие частицы — оно принадлежало ему. Он понимал — но не мог ничего сделать, пока не получил мою силу — силу управлять самими потоками.

До меня медленно–медленно доходило, что я буду жить. Мой энергетический клон, мое тело перестаивалось так, что вирусы больше не могли причинить ему вред. Изменяясь, я понимала, что становлюсь сильней — но сильней становилась не только я. Наши сознания медленно разделялись — мы опять становились сами собой — но никто из нас не остался прежним.

Невозможно было понять, как это изменило каждого из нас — я даже и не пыталась. Феникс… Мы висели в энергетических потоках напротив друг друга — и медленно привыкали к новому состоянию. К чужому следу в своей душе. Еще не союзники… Но уже не противники… И когда я повернулась, чтоб уйти — он не стал меня удерживать. Нам обоим нужно было время.

* * *

Столица, частный санаторий, 26 августа. Марк.

Марк остался в конференц–зале, чтоб хоть некоторое время не видеть внимательного взгляда Зварыгина — рядом с ним ему теперь было сильно не по себе. Марк понимал, что должен вести себя осторожно, но выносить постоянное напряжение оказалось нелегко. К тому же он знал, что даже если Зварыгин ничего не говорит от его внимания не ускользнет ни одна мелочь — он отмечал их с точностью компьютера, фиксируя в памяти, чтоб извлечь в нужный момент.

Белугин сдержал слово — скоро экран под потолком засветился, и нам возникло здание Компании. Марк наблюдал рассеяно — его гораздо больше занимали свои собственные мысли. Зварыгин успел кратко рассказать о произошедшем, добавив, что Орловский мертв. Нет, ну это ж надо, чтоб так не повезло. Хотя кто мог подумать, что все так неудачно сложится. Теперь надо было действовать быстро — причем не просто быстро. Хотя сам он и подстраховался, сделал ли это Орловский, он не знал. Значит, выход был только один — Зварыгин был должен умереть. Раньше, чем успеет что–то раскопать.

Оставалось одно только существенное «но» — тот в любом случае оставался профессионалом, а сам Марк — нет.

Рассматривал он и другой вариант — оставить все как есть и надеяться, что никаких следов не осталось. Но жить все время в ожидании, что его вычислят — нет, вряд ли он выдержит. Придется убить Зварыгина, и придется это сделать самому. Судя по происходящему на экране, у военных явно что–то пошло не так. Но это не имело особого значения.

Рядом сидел Зорин, с напряжением глядя на экран и прислушиваясь к кратким репликам остальных. Марк так и не смог понять, почему его не изолировали, а предоставили такую свободу и доступ к сверхсекретной информации — все–таки они имели дело с журналистом. Эта мысль скользнула и исчезла — важным было совсем другое.

Следовало подумать, как не подставиться самому — все здание напичкано телекамерами. Значит, нужно как–то выманить Зварыгина в парк и потом подумать, на кого повесить это убийство. В том, что выманить — проблем, в принципе, не было. Но вот со всем остальным…

Планы возникали и исчезали — он вышел в коридор и направился к выходу в парк — ему хотелось обдумать все вдали от посторонних глаз. Услышав голоса за поворотом, он остановился — ему не хотелось сейчас ни с кем встречаться, все время казалось, что один взгляд на его лицо — и все сразу поймут, что он задумал. Но услышанный разговор оказался столь интересным, что он замер, обдумывая ситуацию. Просто подарок судьбы — Химера и Феникс мертвы, а Зварыгин…

Потихоньку отступив назад, он выглянул в окно — Зварыгин вышел на улицу, постоял на пороге пару минут, а потом направился по одной из дорожек парка. Потихоньку выйдя на ночной воздух, он направился следом.

Темнота была его союзницей. Уже через несколько шагов рассмотреть, что творилось в самом парке, из окон здания было невозможно. Стараясь ступать как можно бесшумнее, он вскоре увидел впереди силуэт — Зварыгин стоял у неработающего фонтана и бездумно смотрел куда–то вдаль.

Молча вытащив пистолет, Марк прицелился. Он точно знал, чего делать нельзя ни в коем случае — мешкать или объясняться. Самая большая глупость. И, быстро прицелившись, легко спустил курок…

* * *

Столица, частный санаторий, 26 августа. Виктор.

Виктор тяжело дышал. Весь мир сузился до одного человека, которого он хотел уничтожить. То, что он не мог этого сделать прямо сейчас, ничего не меняло. Он убил Тиль. Обрек ее на еще одну смерть, возможно, не менее мучительную, чем предыдущая. И ничуть не раскаивался в содеянном.

Эта мысль сводила с ума. В голове просто не укладывалось, что ее больше нет…

Когда Белугин увел Вадима, Виктор остался стоять, прислонившись к стене. Он ничего не мог — просто бездумно смотрел перед собой. Неужели он никак не мог это предотвратить? Почему он сразу не поинтересовался где Вадим, чем занят? Нет, он болтал с Зориным, потом смотрел за попыткой взорвать здание… Почему его не насторожило отсутствие Вадима?

Он пытался понять, что чувствует и не мог… Боль… Нет, даже не боль… Словно у него забрали часть души и теперь на этом месте образовалась сосущая пустота. Тиль больше нет…

Наконец, он взял себя в руки. Во всяком случае, он определил себе цель. Месть. И тут до него дошло, что он больше не представляет ценности — теперь, когда Химеры и Феникса больше не существовало, он никого не интересовал. Обдумав ситуацию еще раз, он принял решение — он знал, кто выслушает его, и если и не сможет помощь — то, во всяком случае, попытается.

Зорин курил, стоя у окна. Когда Виктор предложил прогуляться перед сном, тот молча кивнул, и они направились к выходу. Едва они вышли на порог, как тот обернулся к нему и негромко произнес:

— Что случилось? На тебе лица нет.

— Катя… Она…Они убили ее.

Он говорил, почти не видя окаменевшего лица Дмитрия, говорил, не ощущая ни малейшего облегчения — только опустошение. Он хотел мстить — но знал, что это тоже не принесет ему свободы. Но просто опустить руки он тоже не мог…

Зорин дослушал до конца, потом ненадолго задумался:

— Единственное, что я скажу — ты поспешил. У тебя нет никаких доказательств смерти Кати. И первым делом надо убедиться именно в этом…

Тишину разорвал громкий треск выстрела. На мгновенье они замерли, а потом Зорин побежал в ту сторону, откуда донесся звук. Виктор мчался за ним следом, не замечая хлеставших по лицу веток, а в душе медленно загорелся крохотный огонек надежды. Возможно, именно потому, что ему до безумия хотелось поверить в невозможное.