включая Милгрэма с шокером и Зимбардо с тюремными исследованиями: человек рождается или становится плохим?

Несмотря на свои научные интересы, Гарри не привык к Стэнфорду так, как Билл. Он несколько лет жил в несчастливом браке, считая Стэнфорд недружелюбным, душным и чересчур конкурентным местом. Как и Билл с Мэрион, он участвовал в нескольких сидячих забастовках против Камбоджийской кампании, а затем и в массовой демонстрации памяти жертв расстрела в Кентском университете[76], но в основном он был сам по себе. «Я бы сказал, что нетвердо стоял на ногах. Часто спрашивал себя, есть ли мне место в Стэнфорде, – рассказывает он. – Вдруг кто-то обнаружит, что я некомпетентен?» Когда я спросила, была ли у него депрессия, он задумался. «Не думаю, что я соответствовал критериям клинической депрессии, – сказал он, как всегда, отстраненно, – но и от радости я не светился».

Он не находил утешения и в работе. Когда Гарри присоединился к исследовательской группе, Бандура, уже известный своими экспериментами с куклой Бобо, в то время изучал терапию отвращения. Вскоре Гарри узнал, что участников, которых готовят к эксперименту, скорее всего, будут мучить, и он не разделял этого энтузиазма. Он чуть не ушел, когда пришлось убирать за одним из испытуемых – тот вдыхал десятки сигарет подряд для исследования отвращения к курению, и содержимое его желудка оказалось на змеиной клетке Альберта Бандуры. Гарри, конечно, не мечтал о карьере уборщика блевотины; он хотел прикоснуться к чему-то большему, чем он сам. В свободное время он читал «Пролетая над гнездом кукушки» и «Я никогда не обещала тебе сад из роз». В то время эти произведения пользовались в университетском кампусе такой же популярностью, как «Приюты» Гофмана и работы Лэйнга, Саса и Фуко.

Осенью 1970 года Гарри записался на семинар по патопсихологии. Он не смог вспомнить лекции в деталях – только трепет и страх, которые внушал лектор. В какой-то момент Розенхан пригласил восьмерых студентов к себе домой. Молли в тот день была на высоте – яичный греческий суп с лимоном и сливками. И пока студенты уминали еду, Розенхан сделал свой ход. Гарри был так ошеломлен обедом, домом, лимонными и гранатовыми деревьями, бассейном с черным дном на заднем дворе и самим хозяином, что, по его словам, подписал бы что угодно: «В голове была одна мысль: “Ух ты, как интересно!”» Розенхан поймал его на крючок, заинтриговав идеей о работе под прикрытием. Гарри несвойственно чрезмерно анализировать, но очевидно, что он присоединился к исследованию, потому что Розенхан дал ему возможность принадлежать к чему-то. Однако благодаря несостыковкам в планах и другим половинчатым оправданиям ни один из остальных студентов, за исключением Билла Андервуда, так и не был госпитализирован.

Гарри выбрал себе имя Гарри Джейкобс, которое, как он говорит, просто пришло ему в голову. Розенхан и его ассистент придумали ему фальшивый адрес рядом с интересующей их больницей – институт Лэнгли Портер при Калифорнийском университете – психиатрическая больница в Сан-Франциско, самая старая в Калифорнии. Как и Билл, Гарри не помнил, чтобы Розенхан обучал псевдопациентов чему-то, кроме искусства прятать таблетки за щекой. «Пожалуй, это меня удивляло. Я чувствовал, что нас готовили по минимуму. Накануне я встретился с Розенханом. Он что-то сказал о “Полый. Пустой. Стук”, о голосах, об экзистенциальном психозе, но в сущности меня обучали лишь около пятнадцати минут. И это заставило меня понервничать, потому что… я не обучался клинической психологии и вырос с мыслью о том, что люди с психическими заболеваниями действительно вне себя, понимаете? Так что я чувствовал, будто иду в логово льва. То есть какими там будут пациенты?»

Гарри вспомнил совет своего школьного учителя: он предупреждал детей, что нужно хорошо относиться к людям с психическими заболеваниями, потому что это может случиться с каждым. Это заявление до смерти напугало маленького Гарри, и у него развилась фобия, что однажды его отправят в какую-нибудь психушку, где он «подхватит» душевное расстройство. И вот теперь, почти двадцать лет спустя, Гарри добровольно соглашается войти в одну из психбольниц.

Я не очень понимаю, как это объясняет влияние лоботомии на эго, но могу с уверенностью сказать, что это влияние отрицательно.

Конец ноября, уже прошел День благодарения[77], прекрасное осеннее утро в Сан-Франциско. Гарри надел рубашку и широкие брюки (он не был хиппи, у него не было усов, и он не отращивал волосы). У него было совсем немного денег, только на дорогу до больницы, немного мелочи в кармане и никаких документов, если вдруг станут искать.

Он сел на автобус до приемного отделения Лэнгли Портер. Медсестра спросила, не назначен ли ему прием. Он ответил, что нет, но его направил психолог, доктор Дэвид Розенхан. Когда Гарри назвал свой адрес, медсестра ответила, что ему придется поехать в главную больницу Сан-Франциско, потому что Лэнгли Портер не обслуживает участок с его (фальшивым) адресом. Медсестра дала Гарри расписание автобуса и выпроводила его. Он вышел из больницы и направился к телефонной будке, чтобы позвонить в главную больницу Сан-Франциско. Оператор пообещала уточнить, примут ли его с таким адресом, записала номер телефона и сказала, что Гарри перезвонят. Он совсем расстроился и позвонил ассистентке Розенхана, чье имя забыл, – девушке, с которой нужно было связываться во время исследования. Он сообщил плохие новости. Ее голос звучал грустно, но она сказала ему не вешать нос.

Через несколько секунд зазвонил телефон-автомат. Гарри вздрогнул, когда раздался незнакомый голос – говорил психиатр больницы. Откуда у него номер телефонной будки? Кто с ним связался? Из какой больницы он звонил? И что именно произошло во время этого телефонного звонка? Гарри не помнил, но был уверен, что действовал по отработанному сценарию: «Пустой. Стук. Полый». Так или иначе, что-то в его истории или в том, как он ее рассказывал, заставило доктора подумать, что Гарри подвержен риску суицида. Я несколько раз просила Гарри объяснить, почему доктор так решил, но на этот счет у него не было никаких идей.

«Я настаиваю, – повторял доктор. – Я настаиваю. Вам нужно приехать в больницу!»

Гарри вновь сел в автобус и попытался заглушить нарастающую тревогу. Это была непроверенная больница: непонятно, как она работала и каких пациентов там лечили.

Он направлялся прямиком в неизвестность.

Он не помнил ни как вошел, ни как оказался на четвертом этаже, где в отдельном кабинете за большим столом сидел психиатр, на столе которого были некоторые личные вещи, семейные фотографии и пара книг. Психиатр попросил Гарри сесть напротив. Он почувствовал, как пот заливает майку, но при всем этом совершенно не нервничал, а будто наблюдал за