нем зажегся огонь, какого не было с тех пор, как он переехал в Стэнфорд. Он без конца писал, все заполняя страницы в своем блокноте. Гарри был уверен, что выбросил записи во время безумной весенней уборки за несколько лет до того, как я связалась с ним, но нашел их за пару дней до выхода книги в печать. Гарри не помнит, получил ли Розенхан их копию. На него обратил внимание персонал больницы. Несколько человек подходили к Гарри, спрашивая насчет писанины, – интересовались, не писатель ли он.

У Гарри было достаточно психотических симптомов, чтобы врачи назначили ему ежедневный прием торазина. Беда в том, что лекарство было жидким, а не в форме таблеток. Жидкий торазин был введен в 1960-х в ответ на широко распространенную проблему пациентов, прятавших таблетки за щекой. Рекламная кампания 1960-х годов гласила: «Внимание! Психические больные – отъявленные УКЛОНИСТЫ ОТ ЛЕКАРСТВ!»

Гарри подумал: «Итак, Дэвид, и что мне теперь делать?» Мгновение поколебался, прежде чем проглотить неприятный сироп, поморщился, когда лекарство проскользнуло в горло, и приготовился к тому, что сейчас оно подействует. Но за несколько часов ничего так и не произошло. «Я думаю, это что-то говорит о моем душевном состоянии», – рассуждает он сегодня. Либо доза была настолько мала, что почти не действовала, либо он был настолько выбит из колеи средой, что антипсихотик его успокоил. Позже врачи перевели его на таблетки, которые он стал прятать за щекой, так что это предположение подтвердить не удалось.

В первые дни Гарри наблюдал и задавал вопросы, но мало общался. Такое его поведение подтолкнуло одну молоденькую и самую симпатичную медсестру, к которой Гарри был неравнодушен, убедить его побольше рассказать о себе. Она предполагала, что сублимация его собственных чувств была признаком страданий – очень проницательное наблюдение. Он действительно вел себя отстраненно, особенно дома с женой. «Это по-настоящему тронуло меня», – говорит Гарри.

По его мнению, сотрудники больницы действительно любили свою работу. Они разговаривали с пациентами на равных, вовлекали их в игры и разговоры, даже подпевали им, и тогда отделение заполняли голоса Питера, Полла и Мэри. Когда одну молодую пациентку выписали, она осталась без дома и денег, и одна из медсестер приютила ее у себя, пока та не встала на ноги. «Больница успокаивала: пациенты поступали сюда взволнованные, но затем довольно быстро успокаивались. Это была благотворная среда», – рассказывает Гарри.

Но все же он был пациентом, и Гарри напомнили об этом отличии на встрече с психологом отделения, который попросил его нарисовать фигурки. Гарри узнал «Проективный рисунок человека» – популярный психологический тест, изначально предназначенный для детей, который он изучал в аспирантуре как инструмент оценки восприятия и познания. Рисование не было сильной стороной Гарри, поэтому он чувствовал себя неловко. Несмотря на свое притворство, он все еще хотел произвести впечатление на психолога – так же, как и я, когда проходила СКИД. Гарри пытался скрыть свою пространственную ограниченность.

Перед госпитализацией он выпрыгнул из окна четвертого этажа и выжил. Тем не менее Гарри считал его довольно разумным парнем, просто подверженным унынию.

– Я старался изо всех сил, как если бы это была «реальная ситуация», – рассказал он.

В конце концов Гарри спросил психолога:

– Мне и дальше пытаться или остановиться?

– Это вам решать, – ответил тот.

Гарри вспомнил, что его учили так отвечать, когда пациент задавал этот вопрос.

– Мне было не очень приятно это услышать, – признался он.

В самом начале госпитализации медсестра вручила ему медицинскую карту (необычно для любой больницы, не говоря уж о психиатрической) и попросила его пройти на другой этаж, чтобы сделать ЭЭГ. В ту минуту, когда в руках Гарри оказались конфиденциальные документы, он понял, что они на вес золота. Гарри пролистал их на ходу. Времени было мало. Его отсутствие бы заметили, если бы он шел слишком долго, но ему нужно было передать эту информацию Розенхану. Но как? Телефон! Гарри бродил по коридорам в его поисках, заглядывая в пустые кабинеты, и наконец трясущимися руками поднял трубку и набрал номер телефона. Гарри не помнил разговора, но считал, что дозвонился до симпатичной ассистенки Розенхана.

Медицинские записи подтверждали, что он принимал антипсихотические препараты. Еще одна строчка гласила: «Негоден к военной службе». Увидев это, Гарри подумал: «Ого, а это может пригодиться»; но тут же наткнулся на три слова: «Хроническая недифференцированная шизофрения». Умом он понимал, что госпитализация предполагала какое-то заболевание, но написанный черным по белому диагноз все-таки ошеломил его.

На следующий день к сеансу групповой терапии присоединилась новая пациентка – она повернулась спиной к залу и отказалась говорить. Остальные весь сеанс уговаривали ее присоединиться. «Мы бы хотели, чтобы вы были с нами», – говорили они. В конце концов доброта сломила ее, женщина стала общаться с группой и рассказала, что Бог ее проклял. Один из пациентов процитировал открывок из Библии, говорящий о любви Божьей и о прощении. «Трудно передать ощущение этой среды, то есть то, как пациенты поддерживали друг друга, заботились друг о друге, – вспоминает Гарри. – Меня переполняют эмоции, даже когда я просто думаю об этом… Меня правда поразило, как ранимы пациенты и люди вообще».

В то время как Розенхан желал раскрыть себя как «вменяемого человека» («Я профессор Розенхан!»), Гарри хотел сознаться по совершенно другим причинам: «Я чувствовал вину, потому что они так старались помочь мне решить мои проблемы и тратили на меня время, которое можно было бы провести совсем иначе. Я чувствовал вину за то, что оказался в больнице, когда мне это было не нужно. Это были хорошие люди… Я хотел признаться в своих грехах».

Меньше чем через неделю отделение отправилось в однодневную поездку на пляж за пределами больницы. Группа разместилась в автобусе и сорок минут ехала на нем вдоль берега. Волшебный морской воздух наполнял силой. Они вышли из автобуса и направились к пляжу, наслаждаясь теплым днем раннего декабря. Шушукались ли вокруг: «Они из психушки?» Даже если и так, Гарри не замечал. Он был слишком счастлив, загорал и болтал. Это было куда веселее, чем перекладывать бумажки в университете. Теперь все это казалось таким далеким. Одна пациентка схватила его за руку и прошептала:

– Давай останемся здесь. Давай не поедем обратно.

– Честно говоря, я чувствовал себя менее деперсонализированным и более живым в больнице с пациентами, чем в аспирантуре, – говорит он.

В заметках Розенхана о госпитализации Гарри профессор нацарапал на обороте «ЕМУ ЭТО НРАВИТСЯ», словно он не мог себе такого вообразить.

Ко второй неделе пребывания в больнице Гарри превратился из застенчивого одиночки в лидера