отделения. Похоже, соседи зауважали его – все просили совета, ждали одобрения. Он вдруг обрел власть и даже пару раз намекнул, что знает о психологии чуть больше, чем всем кажется; предлагал провести специальную психотерапию для своих товарищей. Розенхан истолковал это как попытку отделить себя от группы. Гарри с этим согласился, но смотрел на это более оптимистично.

– Ну конечно, я воображал себя Макмерфи, – сказал он, имея в виду героя «Пролетая над гнездом кукушки», – у меня было ощущение, что пациенты смотрят на меня снизу вверх, а это для меня много значило… Я чувствовал, что могу положительно повлиять на других пациентов и помочь им.

Кроме того, он открыто флиртовал с молодой медсестрой, которая в первые дни уговаривала его вылезти из скорлупы. «Трудно сосредоточиться на терапии, когда вы в таком наряде», – сказал он о ее мини-юбке.

Она рассмеялась, будто дело было в баре, а не в психиатрической больнице. Иногда она приглашала его в кабинет медсестер, чтобы расслабиться. Джон, ветеран войны, злившийся из-за антивоенных протестов, не был в восторге от избирательного лечения, которое получал Гарри. И однажды вечером, перебрав за пределами больницы, он наговорил лишнего. Пьяный бунтарь вызывающе махнул Гарри.

– Убирайся отсюда! – приказал Джон.

– И не подумаю, – ответил Гарри, удивленный силой своего нового голоса. Джон не пугал его. Он был грустным, больным и завистливым. Когда Гарри рассказал эту историю Розенхану, тот был в ужасе. «Разве отец не учил тебя никогда не спорить с пьяными?» Но Гарри правильно оценил ситуацию. Джон был сварливым, но не вспыльчивым. Когда Джон ушел, Гарри стал упиваться новообретенной уверенностью. Здесь он менялся – и в лучшую сторону.

Примерно через две недели Гарри решил, что ему нужен перерыв. Несмотря на то что он адаптировался, ему не хватало умственной и физической энергии. Даже посреди ночи ему приходилось делать вид, что он спит, в его голове все перемешалось. Гарри решил выбраться из отделения пораньше. Как он и ожидал, большинство пациентов поддержали его ночной пропуск. В этом отделении пациенты помогали решать, кто должен получить дневные и ночные пропуски. Это способствовало благоприятной обстановке. Единственное исключение – Джон, тот самый ветеран, заявил:

– У него больше проблем, чем у многих из нас.

Медсестры согласились и, к ужасу Гарри, отклонили просьбу о пропуске.

«Я не мог убедить их, что справлюсь. Это был мой самый сюрреалистичный опыт. Вот он я, в психиатрической лечебнице, и… я не могу убедить их, что меня можно отпустить».

Он был слишком счастлив, загорал и болтал. Это было куда веселее, чем перекладывать бумажки в университете.

Он мог в любой момент уйти из отделения и исчезнуть навсегда – замков не было, он использовал фальшивое имя, но чувствовал, что еще должен доказать этим людям, что может справиться с реальным миром. Гарри настаивал на дневном пропуске – его было проще получить. Легко добыв его и покинув больницу, он не делал ничего особенного, только съездил в стэнфордский кампус. Неизвестно, встречался ли он с Розенханом; все, что удалось вспомнить Гарри, – это ощущение того, что он пришелец, прибывший в альтернативную версию родной планеты: все вокруг знакомо, но слегка нелепо.

Когда Гарри вернулся в отделение больницы, персонал понял, что он достаточно хорошо себя ведет и ему можно выдать ночной пропуск. Гарри взял его и провел ночь в своей постели (простые человеческие радости) вместе с женой. Опять же, в тот момент он мог уехать из больницы и больше никогда в нее не вернуться, но Гарри считал, что должен пройти этот путь до конца.

– Тогда бы мне казалось, что я оттуда трусливо сбежал, – говорит он.

Видимо, все думали, что Гарри уже достаточно привык к пропускам. Его пребывание в больнице уже приближалось к средней продолжительности – три недели. Настала пора возвращаться к обычной жизни. На этот раз Гарри ничего не требовал – врачи одобрили выписку через два дня после его домашней ночевки. Насколько он помнил, во время заключительной беседы диагностированная шизофрения даже не обсуждалась. Вместо этого сотрудники больницы расспрашивали его об условиях проживания, о возвращении к учебе или работе. Они попросили составить список людей, которые смогут ему помочь, если снова что-то случится. Он заверил, что окружающие окажут ему надлежащую поддержку. Лекарства не обсуждались, хотя врачи и предлагали последующий курс лечения. Казалось, задача больницы была не только в том, чтобы выписать Гарри, но и в том, чтобы он и в дальнейшем чувствовал себя хорошо.

Последнее, что Гарри записал в своем дневнике: «Я буду скучать. Я буду скучать».

При прощании Гарри был очень взволнован. «Это уязвимые ребята, в целом заботливые люди, проявлявшие свои чувства гораздо сильнее, чем в привычной мне научной среде. Это привело к близости, которую я не испытывал за стенами больницы, и я думаю, эмоции были частью этого. Опять же, для неуверенного человека, сомневавшегося, что ему есть место в таком элитном месте, как Стэнфорд, было важно оказаться в этом психиатрическом учреждении и осознать, что просто держаться вместе – уже очень ценно. В то время это имело для меня огромное значение».

Согласно записям Розенхана, последнее, что Гарри написал в своем дневнике: «Я буду скучать. Я буду скучать».

23

«Все в вашей голове»

Мы с Гарри встретились лицом к лицу в одном из сетевых отелей Миннеаполиса, куда меня пригласили рассказать об аутоиммунном энцефалите консультантам по психическому здоровью. В реальной жизни Гарри оказался более фанатичным, чем отражал его размеренный голос по телефону. Он двигает телом, когда говорит, и ерзает на стуле – сгусток энергии в нем ждет следующего марафона (он заядлый бегун), чтобы наконец высвободиться.

Мы говорили о последствиях исследования и о его изменившихся отношениях с Розенханом. Поначалу Розенхан был в восторге от госпитализации Гарри – или ему только так казалось. «Он дал мне понять, что очень хочет, чтобы я принял в этом участие, поработал с ним, и все такое». Но со временем Розенхан отступал, становился холоднее и все более отстранялся. Они перестали обсуждать исследование. Розенхан дистанцировался и от роли научного руководителя Гарри. А затем наступила полная тишина.

«Я жду-жду, а его все нет. Я жду, и ничего не происходит», – сказал Гарри.

Гарри оставил исследование и сосредоточился на своей научной работе по отказу от курения и к августу 1972 года написал диссертацию и получил на нее рецензию. Все это время Розенхан сохранял неловкую дистанцию. Когда к моменту публикации «Психически здоровых