на месте сумасшедших» в 1973 году Гарри получил профессорскую должность в штате Айова, он не говорил с Розенханом больше года. Он так и не понял, что его исключили из исследования, пока не прочитал об этом в журнале «Science».

– Казалось, будто у меня из-под ног выдернули ковер, – говорит он.

Поэтому Гарри решил написать свою версию. На это ушло всего четыре часа лихорадочного сбора черновиков. Не было отредактировано ни одного слова. В 1976 году Гарри раскрыл свою личность как девятого псевдопациента, став единственным (не считая Розенхана) человеком, участвовавшим в исследовании и рассказавшем об этом в печатной форме. Гарри писал, что у него не было никакой деперсонализации и он испытал глубокую связь с персоналом. По его словам, больничные условия были «превосходны», с соотношением персонала к пациентам почти 1:1. Это создавало «благоприятную атмосферу» и «искреннюю, заботливую среду».

Хотя Гарри и чувствовал себя реабилитированным, потому что постарался «восстановить истинное положение вещей», его статья так и не произвела того фурора, на который он надеялся. Отчасти потому, что журнал, в котором ее напечатали, не был таким престижным, как «Science», отчасти потому, что в предыдущие два года исследование Розенхана воспринимали так искренне, что оно стало Евангелием. Розенхан проигнорировал статью Гарри. (Нет никаких записей о том, что он признал работу, пусть даже не публично. Гарри сказал, что Розенхан никогда не связывался с ним по этому поводу.)

Я протянула Гарри записи Розенхана об Уолтере Абрамсе и приготовилась услышать ответ. Пока Гарри читал их вслух, его брови хмурились: «Так… давайте посмотрим… “При госпитализации ему диагностировали параноидную шизофрению”. Неправильно. Это была хроническая недифференцированная шизофрения. “Его выписали через двадцать шесть дней”. Неправильно. Через девятнадцать дней».

Так кроткий человек потерял свое хладнокровие.

«Интересно, – сказал Гарри, прижав указательный палец к подбородку. – Хорошо. Я удивлен некоторыми базовыми фактическими неточностями, которые все равно ни на что не влияют. Это бессмысленно». Гарри выписали по медицинскому предписанию, а не вопреки решению врачей. Гарри не был «в ремиссии». Гарри не игнорировали «три дня», и отделение не было «переполнено», как писал Розенхан. Он вновь не только вносил правки, но и заполнял пробелы откровенными выдумками.

Я указала Гарри и на некоторые расхождения в цифрах. В бумагах я нашла ранний черновик «Психически здоровых на месте сумасшедших», который он отправил на рецензирование создателю зефирного теста Уолтеру Мишелю. В эту версию Розенхан включил девять псевдопациентов, без примечания. Это подтверждает, что он написал статью прежде, чем решил удалить данные Гарри. Мало того, посыл и тон работы не менялись из-за его присутствия или отсутствия, но поразительнее всего, что цифры тоже не менялись. Это означает, что когда Розенхан убрал данные Гарри из девяти выборок, ни один числовой показатель не изменился – ни среднее количество дней пребывания в больнице, ни число полученных таблеток, ни количество времени, которое провели медсестры внутри и за пределами клетки. Я не гений математики, но знаю, что если убрать один показатель из относительно небольшой выборки в девять человек, суммарные данные должны измениться, хотя бы немного[79]. И цифры, использованные Розенханом, были довольно специфичны: например, он писал, что средний ежедневный контакт с психиатрами варьировался от 3,9 до 25,1 минуты. Это расстроило и Гарри, и меня.

Столь же грубыми я считаю записи о госпитализации Гарри, почти дословно повторенные в опубликованной статье: «Другой псевдопациент пытался крутить роман с медсестрой… Тот же человек предлагал сеансы психотерапии с другими пациентами – все, чтобы стать личностью в безличном окружении». Обе эти детали известны из заметок Розенхана об Уолтере Абрамсе – псевдоним Гарри. Как он мог включить его данные и одновременно заявить, что исключил Гарри из исследования?

Если бы редакторы журнала «Science» знали об этих нарушениях, сомневаюсь, что они бы опубликовали статью Розенхана. Данные даже в простой журналистской работе должны быть как минимум точными. Сейчас у меня не было сомнений. Результаты Розенхана не были таковыми.

И все же Гарри верил, что исследование изменило его жизнь к лучшему. Он хотел получить степень в области больничной работы, но в конечном счете решил, что может спасти мир, убедив его бросить курить. Он даже изменил свою внешность.

– Я отрастил усы, – сказал он и, как всегда, без предупреждения сменил тему.

– А какое значение имеют усы? – спросила я, возвращая его к теме.

– Я решил стать чуть менее обыкновенным, потому что сам думаю о себе как о человеке достаточно обыкновенном. Добавив волос на лице, он превратился в лидера повстанцев, которым и представить себя не мог.

– [Исследование] сильно повлияло на меня, весь этот опыт сильно меня изменил, – добавил он. Он рассказывал о работе с оргкомитетом Всемирной конференции «Табак или здоровье» и о его успешном намерении убедить их проводить конференции не в таких местах, как Хельсинки или Чикаго, а в городах развивающихся стран, как Мумбай и Кейптаун, где уровень курения растет, а не падает. Все это произошло из-за его работы в качестве псевдопациента.

– [Я] тихий интроверт, – говорит он.

После госпитализации для него стало понятно, что нужно бороться за то, во что действительно веришь.

Гарри чувствовал, что произошедшее было довольно очевидно (и я согласна): его данные – вполне позитивный опыт госпитализации – не соответствовали утверждению Розенхана о том, что такие учреждения безразличны, неэффективны и даже вредны, а потому от них нужно избавиться.

«Розенхан интересовался диагнозами, и это прекрасно, но нужно уважать и принимать и другие данные, даже если они расходятся с собственными убеждениями, – говорит Гарри. – Я вполне уверен, хотя, может, и несправедливо, что будь у меня такой же опыт, как и у других, меня бы наверняка включили… Я понимаю, что у него была своя идея, своя гипотеза, и он собирался ее подтвердить».

Когда Розенхан убрал данные Гарри из девяти выборок, ни один числовой показатель не изменился.

В конце статьи Розенхан добавил строку, которая выглядит как тонкое признание опыта Гарри: «В более благоприятной среде… их поведение и суждения могли быть мягче и эффективнее». Но эту строчку никто не цитирует и не вспоминает. Вместо этого Розенхан поступил, как многие врачи поступают со своими пациентами: столкнувшись со сложностями, он отбросил все доказательства, не подтверждавшие его заключения. И из-за этого стало только хуже.

14 декабря 1972 года, незадолго до публикации статьи, Розенхан появился в начале радиопрограммы NPR «Все в вашей голове». После моих бесед с Гарри, когда я уже знала, с каким количеством неопределенностей столкнулся Розенхан, я не могла спокойно слушать слепую уверенность в его голосе.

Запись сорокапятилетней давности начинается