— Что тебе до этой девки за дело?!

— Это мой ребёнок, дядя Арон. Я за неё отвечаю.

— У неё отец есть. Пускай он думает.

— Её отец службу несёт, дядя Арон. Есть такая профессия, называется – Родину защищать. Он по полгода в море, а за девочкой присмотреть некому по-настоящему. Матери она и не видела даже, а мачеху в дом привести… Такой человек. Что они с Ферзём там не поделили – действительно не моё дело. А девочка – моё.

— Ну, гляди, — вздохнул дядька. — Свести я вас сведу, но за тебя не подпишусь. Как и за моряка твоего. У меня своих, за кого подписаться – полный дом. Сам видел.

— В этом нужды не имеется, дядя Арон. Спасибо.

— После благодарить будешь, — проскрипел дядька, — если жив останешься. Откуда ты? С Украины? С Подольщины?

— Дед мой из Слонима родом, дядя Арон. А я в Петербурге родился. И где только не жил, — Гурьев усмехнулся.

— Оно и видно, — посмотрел на раввина хозяин. — Вы простите, ребе, я вам даже стакан чаю не предложил.

— Ничего, реб Арон, — раввин покачал головой. — Даст Бог, напьёмся мы ещё с тобой чаю.

— Я пришлю Дину, когда всё улажу, ребе. Тянуть не буду, не волнуйтесь.

— Спасибо тебе, реб Арон. Нам пора, — раввин поднялся, следом поднялся и Гурьев.

— Что за отношения у тебя с этой девочкой, реб Янкель? — с беспокойством спросил раввин, когда они вышли за ворота. — Сколько ей лет?

— Нет, ребе, — вздохнул Гурьев, — это другое. Правда. Я мало чего боюсь, и ещё меньше вещей на свете, которых я мог бы стесняться. Тот мужчина, которого она полюбит, будет счастлив до последнего своего дня на земле. Солдат в её руках станет маршалом, а паж – королём. Просто она ещё девочка, и я должен её защитить. Вот и всё.

— Но тебе хочется её защищать.

— Я всегда хочу то, что должен, ребе, — спокойно улыбнулся Гурьев. — И могу, как правило. Хотеть и мочь то, что должен – разве бывает что-нибудь лучше этого, не в этом ли счастье, реб Ицхок?

Утром к Гурьеву на урок просунулась озабоченная физиономия Шульгина. Гурьев извинился перед детьми, вышел в коридор:

— Что, боцман? Новости котелок распирают? Ты посвисти, сбрось давление, — он улыбнулся.

— Язва ты, командир, — Шульгин сделал вид, что обиделся.

— Говори, — кивнул Гурьев.

— Покалякал я кое с кем.

— Вижу, — Гурьев укоризненно покачал головой. — Рожа опухла, как будто ты неделю не просыхал. Будешь так надираться, спишу вчистую на берег.

— Кириллыч! Я ж для дела!

— Ясно. Давай на перемене, я к тебе загляну.

— Это не шутки, — нахмурился Денис.

— Я знаю, — Гурьев посмотрел на часы. — Восемнадцать минут не сделают погоды.

— Хрен с тобой, железный Феликс, — проворчал Шульгин и поплёлся в спортзал, загребая ступнями.

Вот чёрт косолапый, с нежностью подумал Гурьев. Сделаю я из тебя борца и деятеля, сделаю, уж не обессудь, дорогой.

На перемене он, как и обещал, объявился у Шульгинской каморочки на пороге:

— Выкладывай ориентировку, боцман.

— Что это за агрегаты тут поставили? Твои?

— После, Денис. Давай по делу.

— В общем, так. Есть тут такой тип, Ферзём кличут, — Шульгин помял рукой подбородок, посопел. — Я его не знаю, но слышал про него много. И ничего хорошего. Он местными контрабандистами заправляет. По всему берегу, почитай.

— Дальше, — кивнул Гурьев.

— Чердынцев несколько раз его шаланды тряс и пограничникам передавал. Получал за это тумаков от начальства, что не своим делом занят. Ты командир рабоче-крестьянского красного флота, а не милиция, ну, всё такое… А последний раз эти су… бл… в общем, из ракетницы в него пальнули, прямо по мостику.

— Ничего себе, — изумился Гурьев. — Что тут у вас за дела творятся?!

— Вот и я говорю. Ну, мужик озверел, понятное дело, и врезал им из ДК[81]чуть пониже ватерлинии. А там товару весёлого всякого было на немеряные тыщи.

— Значет, Чердынцев у нас – вольный охотник?

— Да какой там, — отмахнулся Денис. — Повольничаешь тут. Просто это Мишка, понимаешь? Едет в штаб, к комфлота, мне надо боевую подготовку на уровне держать, прошу разрешить учебные тревоги, то, это. А новый комфлота с ним прошёлся по волне, так, вроде, ничего он мужик. Вот.

— Кто – ничего мужик? — Гурьев удивился на этот раз совершенно искренне. — Октябрьский?!

— Ну. Он хоть море нюхал.

— Не знаю. Я с ним не знаком лично, это правда. Я знаю только, что он всё больше по партийной линии. А ты говоришь, не ладит Чердынцев с начальством.

— Я тебе говорю – неплохой мужик Октябрьский. Конечно, присматриваются к нему, он на флоте человек новый. Это ж ясно.

— Ну, неплохой – и на том спасибо. Отчаянный и «Неистовый». Ничего себе парочка.

— Да уж, не соскучишься! В общем, Ферзь Чердынцева приморить решил малость.

— Но не вышло.

— Ха, — довольно осклабился Денис. — Мишка – это тебе не фунт изюму! Не такой, конечно, здоровый, как ты, но если промеж глаз засветит – заходи, кума, любуйся! Опять же, при кортике и револьверте! Попробуй с ним, повоюй!

— А разве кортики не упразднены? — Гурьев снова скорчил удивлённую гримасу.

— Ну, отменить-то отменили, да ведь не отобрали. А я слышал, опять будут? И потом, это ж Чердынцев!

— Ага. Понял. Что ещё про Ферзя?

— Да ничего не известно про него толком. Страсти всякие болтают, только больше на трёп пустой похоже. Того утопил, этого зарезал. А то, говорят, серенький такой мужичонка, глаз на нём не держится… И, травят, милиция у него в корешах. Ну, это, положим, вообще фуйня полная…

Гурьев вздохнул, сел на дерматиновый диванчик, посмотрел на Шульгина, подпёр голову ладонью. Вот так детектив, подумал он. Конан Дойль с Агатой Кристи и Оппенгеймом в придачу. Вот именно сейчас. Именно сейчас мне это нужно. Моряк, с печки бряк. Знал бы ты, в какое дерьмо ты меня по самые брови вколотил. Ну, появись только, я тебе ужо устрою.

— Всё сходится, боцман.

— Что сходится?!

— Я тоже не лаптем щи хлебаю, дорогой. Сходятся наши с тобой сведения, Денис. И не нравится мне это просто до умопомрачения.

— Та-а-а-ак, — Денис поскрёб всей пятернёй макушку. — И что теперь?

— Свистать всех наверх, — пожал плечами Гурьев. — Поговорить мне с этим сморчком нужно, посмотрю я ему в глазки.