– Тю-тю, – сказал охранник. – Что упало, то пропало.

– Ты что, дурак? Хочешь, я тебе такие же куплю?! Еще лучше! Не в том же дело! Мне их Татьяна подарила. Я завтра Макса пришлю.

– Тю-тю, я все сказал, привет.

– Так братья не поступают! – возмутился Саранцев.

– Я их Юльке отдал, – объяснил охранник. – На память о тебе.

– Ты, наверное, думаешь, что я…

– Лично я о тебе вообще не думаю, – перебил охранник и нажал отбой.

Сестры робость и ярость

из книги полезных советов

Не бойтесь наглых. Нет, конечно, наглых и напористых бойтесь тоже. Но особенно востро держите ухо со стеснительными.

* * *

Я постеснялась сказать, что жду подругу, и он сел в буфете за мой столик.

Потом он позвал меня в кино, а я постеснялась сказать, что уже видела этот фильм.

Потом он пришел ко мне в гости, когда никого дома не было, а когда стало поздно, попросился остаться ночевать, и я постеснялась сказать, что зря он это все.

Потом он спросил, хорошо ли мне было, и я постеснялась сказать, что очень так себе, на троечку.

Потом он принес мне цветы и сделал предложение; мне он совсем не нравился – и в сексе, и в жизни, – но я постеснялась ему это сказать.

Он очень хотел, чтоб мы жили с его мамой, и я как-то постеснялась возразить.

У меня были опасные дни, но я постеснялась сказать ему, чтоб он хоть в этот раз предохранялся.

Он сказал, что у нас должно быть трое детей, а я постеснялась объяснить, что всегда хотела быть инженером по летательным аппаратам.

Он сказал, что я должна бросить работу и сидеть дома с детьми, а я постеснялась возразить, потому что он бы сказал: «А почему ты раньше не сказала? Кто тебе рот затыкал?»

Поэтому я мелко-мелко, прямо до пудренного состояния, натолкла лампового стекла, смешала его с крысиным ядом на плавленом сыре и намазала ему на хлеб, а потом постеснялась вызвать скорую помощь…Пять тысяч

арифметика повседневной жизни

Дима Стремокоцкий, допив чай и отерев губы салфеткой, встал из-за стола, прошествовал мимо своей жены Алисы, потрепал ее по затылку, нагнулся, нежно поцеловал в макушку, поблагодарил за прекрасный ужин и вышел из кухни.

– На здоровье! – сказала Алиса ему вслед.

Она встала, прошлась по кухне, взяла с полки толстую замусоленную тетрадку. В такие тетрадки хорошие хозяйки обычно записывают кулинарные рецепты. Пролистала ее. Хмыкнула. Сунула под мышку и пошла следом за мужем. Нашла его в комнате, которая в большинстве обычных интеллигентных семей называется «большой». Люди побогаче и позатейливей такую комнату называют «гостиная», всякие оголтелые западники – «living room», а люди попроще, из провинции, – «зала». Но Стремокоцкие были самой обычной семьей, москвичи с высшим образованием, и ничего особенного. Поэтому в их двухкомнатной квартире была спальня и большая комната. Женаты они были уже шесть лет с небольшим – весной отметили «чугунную свадьбу», а сейчас был конец августа. Диме было тридцать четыре, Алисе – тридцать ровно. Детей у них пока еще не было.

Дима сидел в кресле и размышлял – то ли включить телевизор, то ли заглянуть в планшет, то ли взять да и почитать книгу.

Алиса вошла и сказала:

– Пять тысяч.

– А? – спросил Дима, потому что не понял.

– Пять тысяч, – повторила Алиса, слегка нахмурившись.

Он слегка пожал плечами, встал, вышел в спальню и оттуда крикнул:

– Тебе какими?

Алиса пошла за ним.

Дима стоял у раскрытого шкафа, куда он уже повесил свой рабочий костюм, и держал в руках бумажник:

– Тебе пятеркой или по тысяче? – И добавил: – Видишь, я даже не спрашиваю, зачем тебе пять тысяч. Во какой я хороший муж! – И потянулся целоваться.

Алиса отшагнула к двери и сказала:

– Спрячь деньги, пригодятся. Я не про то. Пять тысяч, помнишь?

– Нет, – сказал он. – Ты про что? Может, объяснишь?

– Сегодня ты встал из-за стола, отодвинув от себя тарелку и чашку, не сполоснув или хотя бы не поставив в раковину или машинку. В пять тысяч первый раз. Может, даже с хвостиком. Всё. Вали.

– В смысле?

– В смысле fuck off and get out of my life! – Алиса ходила на курсы английского и знала разные слова и выражения. – Уговор дороже денег.

– Какой уговор? – Дима слегка ошалел.

* * *

Это было в марте, дней через пять после свадьбы.

Дима – вот в этой самой кухне – встал из-за стола, отодвинув тарелку, и Алиса сказала: «Ну что за манеры! Хорошие мальчики моют за собой посуду! Или хотя бы ставят грязную тарелку в раковину!» Но Дима пробурчал, что хорошие девочки не делают замечания таким злым голосом. Алиса, однако, настаивала на своем. Оба – на своем. Она – на равноправии, а он – на распределении ролей в семье. Они чуть не поссорились. Но потом Алиса сказала: «Ладно. Один раз не считается». – «А два? А десять? А сто раз не вымыть тарелку?» – прицепился Дима. «И сто, и двести не считается», – сказала Алиса. «А сколько считается?» – спрашивал он, обнимая ее. «А сколько тебе надо раз не вымыть посуду, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной?» – «Тысячу!» – сказал он. «Чепуха! – засмеялась она. – Даю тебе пять тысяч! Но потом – всё!» – «Ого! – обрадовался он. – Вот это да! Согласен!» – и они повалились на диван. Все-таки первая неделя медового месяца! Хотя, конечно, до свадьбы у них все было, но тем не менее…

* * *

– Вот, – говорила Алиса, заглядывая в тетрадку. – Каждый год мы на две недели ездим в отпуск. Пятнадцать дней долой. Остается триста пятьдесят. Из них пятьдесят уик-эндов – сто дней, когда мы вместе едим три раза в день, всего триста раз. Остается двести пятьдесят дней, когда только завтрак и ужин, итого пятьсот. Пятьсот плюс триста будет восемьсот. То есть восемьсот раз в году ты вставал из-за стола, отодвинув посуду. Всего тебе было дано…

– Мне? Было? Дано? – возмутился Дима. – А кто ты такая?

– Мы так договорились, – возразила она. – Ты согласился. Шесть лет и три месяца, вот и выходит пять тысяч раз. С хвостиком, я же говорю. Сегодня в пять тысяч первый раз ты не сполоснул тарелку и даже не отнес ее в раковину. Не говоря уже загрузить в машинку. Можешь пересчитать! – И она кинула ему тетрадку. – Я думала, ты все-таки придешь в норму. Но ты оказался неисправим.

– Бред какой-то… – сказал Дима.

– Не бред, а обещание, – возразила она. – Я, например, обещала хранить тебе верность. И я тебе не изменяла.

– Да пожалуйста! – воскликнул он.