Смысл заявлений сводится к осуждению Центральной Радой большевистского мятежа в Петрограде и Москве (формула[,] предлагавшаяся от имени бунда – Рафесом){567}.

Резолюция, принятая около 2-х часов ночи на 27 октября (9 ноября), гласила:

Признаючи, що влада як в цілій державі, так і в кожному окремому краю повинна перейти до рук революційної демократії і вважаючи недопустимим перехід всієї влади до рук рад робітницьких та солдатських депутатів, які складають тільки частину організованої революційної демократії, Центральна Українська рада висловлюється проти повстання в Петрограді і буде завзято боротись зі всякими спробами піддержки цього повстання на Україні.

Согласно газетному репортажу, эту резолюцию в таком виде предложил украинский социал-демократ Ткаченко{568}. При этом, по версии Павла Христюка, упорнее всего настаивали на осуждении петроградского восстания представители российских социал-демократов, меньшевиков и бундовцев{569} (в частности, Рафес, который, как упоминалось выше, заявлял, будто уже и днём ранее «все как один» были против большевиков).

Большевики этого, естественно, стерпеть не могли. Пятаков заявил, что Рада осудила не столько собственно переворот, сколько рабочих и солдат, чего большевики потерпеть не могут и потому оставляют за собой свободу действий. Пятаков, Затонский и Крейсберг покинули зал.

Заседание закончилось около 3-х ночи, а уже в 4½ часа утра под председательством Порша началось заседание комитета по охране революции. Обсуждался вопрос об установлении взаимоотношений между комитетом и штабом военного округа – которые, как мы помним, к тому моменту были «не блестящими». На заседание прибыли два представителя штаба – генерал-майор Добжанский и поручик Башинский. Комитет единогласно постановил создать при штабе специальный комиссариат, который должен был бы санкционировать все распоряжения штаба. Представители штаба воздержались от голосования…

Около 7 часов утра заседание комитета подошло к концу. Некоторые из его членов попытались выйти из комнаты… и натолкнулись на караул из солдат и офицеров, которые заявили, что никого не выпустят. Комитет в полном составе оказался арестованным.

«К караулу, арестовавшему комитет, – сообщал корреспондент, – вышли для увещевания и уговоров отказаться от этого действия представители украинской рады г[оспода] Порш и Ткаченко, но переговоры эти цели не достигли. Караул стоял на своем». Выпустили только представителей казаков, которые заявили, что им нужно идти на съезд.

Лишь к 11 часам утра караул был снят и весь комитет освобожден{570}…

Итак, к утру 27 октября (9 ноября) расстановка сил выяснилась. В городе было три силы (исключая городскую думу, которая, однако, драться ни с кем не намеревалась): Центральная Рада, штаб военного округа, большевики. Каждая из этих сторон была настроена против остальных двух.

Дворец и большевики

Еще 26 октября (8 ноября) большевики захватили «Арсенал». По распоряжению комиссара Кириенко туда были вызваны кирасиры и другие войска. Через некоторое время кирасиры были удалены, а охрана арсенала передана украинским войскам. Но большевики уже успели вывезти из «Арсенала» большое количество винтовок и приступили к вооружению красной гвардии – действуя по той же схеме, что их петроградские коллеги несколькими днями ранее.

Вечером того же дня в театре Бергонье[28] началось объединенное заседание Исполнительных комитетов Советов рабочих и солдатских депутатов. На заседании был избран, как нетрудно догадаться, комитет. Назван он был, по разным версиям, Революционным или Военно-революционным (второй вариант – это, опять-таки, калька с петроградского). Председателем его стал Георгий Пятаков, всех членов комитета было шестеро: три большевика, два эсера, один украинский эсер. Комитет заявил было, что «находится в тесном контакте с краевым революционным комитетом при украинской центральной раде»{571}. Но этот комитет оказался расторопнее, чем все остальные.

Израиль Кулик, говоривший по-украински, отправился в здание цирка – выяснить настроение участников продолжавшегося там военного съезда. Он утверждал, что на его вопрос: «С кем украинские солдаты – с Керенским или с Лениным», большинство предпочло последнего, но президиум съезда был иного мнения, и контакта не получилось. Сам Военно-революционный комитет 27 октября (9 ноября) переехал во дворец{572}. Кулик признавал, что место для штаба большевиков было выбрано неудачно: дворец был открыт со всех сторон и потому весьма уязвим. Затонский добавлял, что настроение во дворце было веселым и оживленным, но организация – никудышней. Командовал во дворце молодой прапорщик, латыш Пуке. «Ясно, что Штаб, с кучкой юнкеров или казачьих офицеров, голыми руками возьмут и командующего и Военревком, – полагал Затонский. – Последние сами это чувствуют, но как делать по-настоящему, никто не умеет»{573}…

По утверждению Тимофея Белимова, редкая перестрелка началась еще в ночь на 27 октября (9 ноября){574}. Его свидетельство заслуживает внимания, поскольку его датировка событий последующих двух дней согласуется с другими источниками. Согласно сообщению Квецинского главнокомандующему Юго-Западным фронтом, в ночь на 28 октября (10 ноября) «в городе временами слышны были одиночные выстрелы больше со стороны Печерска»{575}. Но эти эпизоды не вылились в полномасштабный бой.

Днем 28 октября (10 ноября) большевики и штаб военного округа открыто готовились к вооруженному противостоянию. Примечательно, что «Киевская мысль» в тот день опубликовала короткое «Заявление “красной гвардии”», в котором категорически опровергался факт раздачи большевиками оружия красногвардейцам. Красная гвардия, говорилось в заявлении, «охраняет лишь граждан, и ни к каким политическим партиям не принадлежит»{576}. В реальности в это время

[в]езде сновали автомобили с вооруженными людьми, грузовики, откуда-то тащили ящики с винтовками и патронами.

Во дворце кучами лежало оружие, его тут же чистили, смазывали, частью разбирали по домам, частью складывали.

В штабе, расположенном в нескольких сотнях метров от дворца, в свою очередь не теряли времени. Вокруг здания штаба рыли окопы, устанавливали проволочные заграждения. Липки контролировали патрули из юнкеров русских училищ, а район Бибиковского бульвара и Владимирской улицы, вокруг Центральной Рады – украинские юнкера{577}.

В самом штабе, на Банковой, целый день происходило совещание. По одному сообщению, там заседал комитет по охране революции (видимо, городской), на котором присутствовали и представители Центральной Рады, а также городской думы. Квецинский сообщил комитету, что он приказал окружить дворец и арестовать лидеров большевиков. Это вызвало дебаты. Часть присутствовавших была за жесткие меры, часть – против. Вопрос поставили на голосование, и большинством голосов решили ограничиться отбором оружия у тех лиц, которым оно было выдано без всякого разбора из арсенала{578}. По другому сообщению,

В штабі весь час іде нарада. Збіраються утворити якись комітет, але не можуть нічого зробити, бо не знають відношення Центральної Ради.

В 3 часа