— Я очень рад тебя видеть, — говорю я, надеясь сменить тему.

Она не слышит, она внимательно разглядывает каждую шишку, каждую ссадину, щурит глаза, словно представляя себе удары, которые на меня обрушивались. Она сжимает кулаки так сильно, что ее красивые ногти сгибаются от гнева.

— Пойдем! Отойдем куда-нибудь.

Надо разбавить ее ярость движением. Если мы останемся стоять на тротуаре, то ее сердце перегреется и взорвется.

Я беру ее за руку, впервые сам проявляя ласку. Я прикасаюсь к ее коже, и волна нежности заливает меня, но не сбивает с ног. Я начинаю к ней привыкать. Ее пальцы медленно распрямляются в моей ладони, она успокаивается.

— Давай присядем поговорим.

Я веду ее с сои на бульвар.

Чуть дальше, в нескольких метрах от храма, открывается на день маленькая забегаловка, которую посещают уставшие после рабочего дня служащие. Я всегда мечтал зайти туда, сесть за столик и поужинать с кем-нибудь, словно я тоже хорошо зарабатываю. Француз дал мне банкноту в пятьсот бат. Пятую часть моей зарплаты — за полдня, которые я провел, лежа на диване. Я отказывался и повторял, что он и так хорошо заплатил мне лечением. Он улыбнулся, уточнил: «Это за урок» — и засунул деньги мне в карман. А потом проводил меня до дверей. Аромат лимона. Запахи хлора и свежескошенной травы словно подняли меня в воздух. Когда он пожал мне руку, я не вздрогнул, как в первый раз. Я стиснул его ладонь и долго ее держал. Я наслаждался приятным ощущением, которое получал от этого ритуала, теперь показавшегося мне почти привычным.

— Как по-тайски будет «новый человек»? — спросил он, когда я уже собрался спускаться по ступенькам.

Я немного подумал, ища наиболее правильное выражение. И уже произнося его вслух, слыша, как оно звучит в сгущающихся сумерках, я понял:

— Курд май[39].

Я понял, что это я.

Хрустящая в кармане банкнота напоминает мне об этом. Я — новый человек. Я — изменившийся человек. Нет осознает это, когда я приглашу ее поужинать, когда протяну пятьсот батов поварихе. Она увидит, что побои брата не сумели меня уничтожить.

Мы проходим под неоновую вывеску импровизированного ресторанчика. Металлические столы блестят под лампами, словно серебряные. Мы садимся на пластиковые табуреты друг напротив друга. К нам тут же подкатывается кругленькая женщина. Облако талька выбелило ее лицо. Мускусный аромат с ноткой фритюрного масла. Она старается не попадать глазами в мой заплывший глаз, но я чувствую, что у нее ничего не получается. И мне на это наплевать.

Гордо поднятая голова и прямая спина делают меня клиентом. Она примет у меня заказ. Меня будут обслуживать… Я не помню, когда это случалось в последний раз.

— Тьом йам кхунг[40], — цедит сквозь зубы все еще напряженная Нет.

— А мне пхак боунг фай денг[41], белый рис, курицу с карри, омлет и воды, пожалуйста. Со льдом.

Нет удивленно смотрит на меня. Официантка повторяет заказ, чтобы убедиться в том, что она ничего не забыла. Когда она умолкает, я киваю головой.

— Ты поможешь мне все съесть, не так ли? Я тебя приглашаю, — говорю я Нет, бурча от удовольствия.

— Пхон…

— Я настаиваю. Сегодня угощаю я, — повторяю я, выпрямляя спину.

— Пхон, ты должен уйти из дома, — вдруг выпаливает она решительно. Вид у нее суровый и неумолимый.

Ее слова некоторое время висят между нами, качаясь на волнах несмолкаемого шума уличного движения.

Уйти. Убежать. Это желание появляется у меня каждое утро, когда я выхожу за порог проклятой лачуги. Теперь его сформулировал другой человек. Это производит на меня странное впечатление.

— Я не могу.

— Почему?

Я сам задавал себе этот вопрос. Тысячу раз. Идя к дому мимо других хижин и встречая соседей, тоже бедных, но без синяков. Я ни разу не нашел объяснения.

Голос Нет, немедленно утонувший в оглушительном шуме машин, все-таки выуживает из меня ответ:

— Потому что это мой брат.

Я произношу эти слова и с новой силой чувствую, какая прочная цепь связывает меня с ним, невзирая на побои и угрозы, на оскорбления и безумие. С тех пор как чужак с тигром на спине погладил меня по щеке, я ощущаю, как натягивается и скрежещет эта цепь в моих венах.

Взгляд Нет устремлен на гирлянды фар. Она понимает. Я знаю, что она понимает. Родственные узы, привязанность тайца к семье. Если бы мачеха не продала ее, она осталась бы рядом с маной. И прислуживала бы ей, невзирая на унижения.

— Ладно, как хочешь, — говорит она, опуская голову. — Но…

Моя подруга достает мятый клочок бумаги и ручку из красной кожаной сумочки. Она быстро что-то пишет и кладет записку на металлический стол.

— Это адрес бара, в котором я работаю. А это, — красный ноготь показывает на вторую строчку торопливо нацарапанных букв, — адрес моей квартиры. Если передумаешь, найди меня.

Я киваю, глядя на клочок бумаги, словно на билет в другой мир, словно на ключ к невидимой спасительной двери в задней стене проклятой лачуги. Я представляю себе… Светлую комнату с большими окнами, с выложенным плиткой полом. Спальню без скрипящих деревянных половиц. Мягкое бурчание кондиционера, в котором тонет ужасный уличный шум. Чудесный аромат перечной мяты, заглушающий запахи алкоголя и пота.

Я читаю и перечитываю оба адреса. «Розовая леди»: 24/2 Патпонг сои 2. 201/1 Силом Роад. Я представляю себе бар с девушками, оглушительную музыку, переливы красок. Красные, синие, желтые — палитру самых ярких цветов. Сколько вдохновения может почерпнуть артист в таком месте, сколько сил у него появится для работы. Если я отведу туда господина Оливье, то, быть может…

— Мне очень жаль, что так вышло с Джонсом, — говорит Нет тихо, пока официантка расставляет перед нами пластиковые тарелки с ароматной едой. — Я хотела отомстить ему, — рычит она, когда женщина отходит.

Преображенный лечением француза, я даже не удивился, увидев ее у ворот кемпаунда, не рассердился, вспомнив о краже, которая отдалила ее от меня. Я стал другим человеком. Курд май. Этот Пхон не знаком с воровкой. Ее оправдания возвращают меня к самому себе, к обыденной жизни, частью которой она уже не является.

— Два дня назад Джонс пришел в «Розовую леди», как обычно, — начинает рассказывать она, пододвигая ко мне дымящееся блюдо с овощами. — Но на этот раз он сел не за мой столик, а к другой девушке.

Я озадаченно смотрю на нее. Когда я поступил на работу к англичанину, он часто приводил к себе разных девушек. Особенно вначале. Высоких, маленьких, и кхатейлов[42] тоже. Я иногда на рассвете сталкивался с ними на пороге или чувствовал их запах, убирая спальню. Но потом в его жизнь вошла Нет, и я, впервые увидев ее на кухне, понял, что она задержится надолго.