Становилось похоже, что банковский кризис имеет все шансы перерасти в политический. И в центре трансформации стоял Игнатьев. Все произошло так быстро, что он даже не успел это как следует обдумать. Нужно было что-то делать, чтобы удержать этот маховик проблем.

Как ни старался глава Центробанка уберечь президента от неприятных новостей, не удалось. Инаугурационный праздник Путину не омрачили. Зато омрачили то, что было потом. Жалобами на действия ЦБ были завалены прокуратура, ФСБ и сам президент. Депутаты Госдумы писали коллективные письма по всем адресам. Как ни старался Игнатьев сделать все как можно тише, вышло очень громко и с трудными последствиями. Путин пригласил Игнатьева на разговор и сам начал беседу о борьбе ЦБ с отмыванием денег. Он не был рад раскрученному скандалу и начал беседу с упрека:

– Нельзя забывать об интересах вкладчиков[309].

Игнатьева разговор тяготил. Как, впрочем, и все происходящее. Его втянуло в водоворот банковских разборок по самую макушку. Он негромко отвечал:

– Отзыв лицензии у одного из московских банков повлиял на психологические настроения наших московских банкиров, а на московском рынке межбанковских кредитов возникла… – После паузы Игнатьев продолжил: – …Некоторая нервозность. Мы ситуацию контролируем.

Игнатьев стал заверять, что реальных причин для банковского кризиса нет, что явление это чисто психологическое. Игнатьев настаивал:

– Чисто психологические причины.

Путин тихо повторил:

– Прошу действовать аккуратно. И, я надеюсь, никаких массовых зачисток банковской системы одномоментно вы проводить не собираетесь.

Казалось, что Путин разговаривает мягко, но было понятно, что президенту не нравится этот постоянный банковский шум. Игнатьев с готовностью закивал, когда услышал слова Путина: «Будем считать, что мы договорились». Ему самому хотелось, чтобы все быстрее закончилось.

Банковский кризис все-таки выкатился на политическое поле. А Игнатьев – не большой мастак в политических передрягах. Этот кризис нужно было срочно купировать. Игнатьев решил ослабить вожжи. Перед самой встречей с Путиным ЦБ смягчил свою политику, пытаясь сделать более комфортными условия работы банков. Банк России снизил отчисления в фонд обязательного резервирования и ставку рефинансирования[310]. Не очень быстро, но все-таки ситуация начала налаживаться. Московская международная валютная ассоциация создала единую базу данных по надежным контрагентам, тем самым стабилизируя ситуацию в малых и средних банках[311].

Вроде бы пронесло. Но нет.

Новой миной оказался «Гута-банк», небольшой по размеру активов. В начале июля в ЦБ пришли его владельцы. Они сами решили рассказать центробанкирам, что исчерпали все возможности для сохранения стабильности[312]. Козлов и Игнатьев слушали их с тоской: чем больше работаешь, тем хуже получается. Хоть банк и небольшой, но может придать новый импульс развитию кризиса. Надо что-то делать.

Игнатьев не мог найти себе места, в голове прокручивал разные сценарии, не мог даже спать. Седьмого июля он должен был идти в Госдуму с отчетом о работе ЦБ за 2003 год. Он понимал, что будет много вопросов по банковскому кризису. Ему надо было найти ответы до этого выступления. Он понимал, что выход один: «Гуту» надо спасти. Не отозвать лицензию, не показательно наказать, а именно спасти. Точнее, купить. Тогда будет надежда, что это переломит общую ситуацию в банковском секторе.

В Москве не было ни главы Внешторгбанка Андрея Костина, ни министра финансов Алексея Кудрина. Но ждать их, чтобы посоветоваться, не оставалось времени. Надо было предпринимать что-то срочное. Игнатьев – осторожный и часто медлительный – пошел ва-банк.

В Госдуме, выступая с отчетом, Игнатьев импровизировал. Он знал, что от него все ждут конкретных ответов. Поэтому, не медля, он объявил о том, что Внешторгбанк купит «Гута-банк» – за счет депозита, который представит ЦБ[313]. Когда Игнатьев делился своим планом с депутатами, в ста метрах от здания Госдумы офис «Гута-банка» в Камергерском переулке штурмовали вкладчики[314].

Покупка была молниеносной. В Думе Игнатьев выступил в среду, а уже в пятницу ВТБ и «Гута-банк» договорились о сделке[315]. В итоге 85,8 % «Гута-банка» обошлись ВТБ лишь в тридцать тысяч долларов – в Москве за эти деньги в лучшем случае можно было купить однокомнатную квартиру где-нибудь в хрущевке на самой окраине. Зато под оздоровление «Гута-банка» ВТБ получил большую ликвидность: ЦБ разместил в ВТБ депозитов на семьсот миллионов долларов по ставке ЛИБОР. ВТБ проглотил «Гуту» не глядя, не проверяя состояние покупаемого актива[316].

Для «Гуты» эта сделка была последней, а ВТБ она дала начало новой жизни. На базе «Гута-банка» он создал розничный бизнес, который назвал «ВТБ 24».

Именно эта сделка положила конец кризису на межбанковском рынке. Страх, стреноживший систему, улетучился. Вкладчики успокоились, банки стали работать, как будто и не было ничего. Игнатьев мог вздохнуть спокойно: все-таки проскочили.

Больше чем через год – в октябре 2005-го – станет известно, как закончился банковский кризис 2004 года. Ранним воскресным утром на трассе «Дон», прямо в автомобиле, были расстреляны Александр Слесарев, его супруга Наталья и дочь Елизавета. «Мерседес», в котором ехала семья, изрешетили пулями. Охранники Слесарева, ехавшие в машине сопровождения, не смогли защитить от шквала огня банкира с семьей. Слесарев погиб в тридцать семь лет. Именно он был владельцем Содбизнесбанка и «Кредиттраста». Таксист в советское время, в 1995 году он купил «Кредиттраст», а в 2001-м – Содбизнесбанк. В банковских кругах верили, что Слесарев не был реальным собственником, только зиц-председателем банков, контролируемых криминальными структурами[317]. Война Центробанка с Содбизнесбанком началась из-за того, что ЦБ заметил необъяснимый вывод больших сумм из банка. Потом МВД выяснило, что средства выводились, потому что один из криминальных авторитетов, державший депозит в Содбизнесбанке, потребовал их обратно. Слесареву надо было их отдать во что бы то ни стало, вот он и стал выводить деньги. Все отдать не успел, вмешался ЦБ. Слесарев так отчаянно и нагло бился с ним за сохранение Содбизнесбанка, зная, что партнеры и реальные владельцы потери денег не простят. Никогда.

Тучные годы

И даже двадцать пять долларов за баррель казались счастьем. Именно столько стоила нефть, когда Игнатьев возглавил Центробанк. Не те страшные десять долларов, как в 1998 году. Тот ужас засел в голове крепко, когда российская экономика ухнула вниз вместе с ценой на нефть. Такие уроки не забывают. Двадцать пять долларов за баррель давали определенную свободу: бюджет наполнялся лучше, чем когда-либо раньше. Не надо было просить деньги у международных финансовых организаций, и рубль был в тонусе – не крепкий и не слабый, то, что надо, – чуть больше тридцати за доллар[318].

Но время шло, и надо же, нефть не падала, а наоборот, настойчиво росла: тридцать долларов за баррель, вот уже и сорок. Несмотря на это, Игнатьеву, привыкшему руководить в финансовых ведомствах в кризисные периоды, непрекращающийся рост казался временным явлением. Он опасался, что вот-вот все свалится и неизбежно начнутся проблемы. Беспокойство не покидало его: казалось, еще один шаг – и подойдем к краю обрыва, откуда начнется падение.

Но весной 2005 года нефть уже