Мысли пронеслись, словно утренний сон в голове. Сон, который улетучился тут же. Но его видение будоражило сознание. И запало в память. А мозг все никак не может переварить эту информацию и решить, что это – сон или явь?!

Угдажеков как-то отрешенно сказал. Он не оправдывался. Он просто говорил свои мысли вслух:

– Разнарядка была, Павел. Была! Эх, Павел. Я когда сам еще прокурором был, так нам в начале года ее спустили. Сверху. К нам из крайкома спецпочтой приказ пришел. Чтобы по Хакасии выявить десть групп контрреволюционных. Ни больше, ни меньше. Понимаете. Просто взять и выявить. Группа по пять человек, не меньше. А где взять – наши проблемы. Тогда я как-то не задумался, что в одну из групп по роковому стечению сам и попаду. А вот. Буду, так сказать главным. И еще шестерых за собой потяну! Вот все и кончилось. Теперь все.

– Подождите! Так это правда?! Вы не врете? Что действительно такие бумаги? Просто искать врагов народа, даже если их нет, придумывать? По разнарядке? – опешил Павел.

– Да. Я ж вам говорю. Есть такие бумаги. Есть. И боюсь, они по всей стране есть. И по городу, и по селу. И по республикам, и по областям, и по краям. И вы, не удивлюсь, по этой разнарядке пошли. В крае кому-то нужен заговор из журналистов! Кстати, кто на вас-то показания написал? Вы не знаете?

Но Павел не ответил. Он онемел. Вера! Верочка! Она говорила ему правду! Говорила, а он не поверил! «Господи! Может, ты действительно есть? За что? Почему? Кому это нужно? Искать врагов, которых нет? Зачем? Искать черную кошку в темной комнате, а кошки-то нет! Так, кажется, сказал этот китайский мудрец? Но почему? Почему? За что? Ведь если прав этот хакасский прокурор, то вот так по всей стране в тюрьмах гниют невинные? Да что там гниют? А расстрелы? Неужели убивают невинных? Просто так, ради разнарядки? Нет! Господи! Если ты есть, ответь, за что? За что?» – Павел непроизвольно сжал ладони и приложил руки к груди.

Угдажеков увидев это, печально спросил:

– Вы верите в Бога?

– Что?!! – испугался Клюфт.

– Вы, я вижу, в Бога верите? – переспросил прокурор.

– Я, это… да. Вот, бывает. А вы?! – Павел покраснел.

– А я верю. Верю. Я ж православный. Наш род еще в восемнадцатом веке крестили. Вот и верим уже двести лет. Правда, коммунисты запрещали. Но мы тайно. Тайно. И тут я вот дал волю. И даже вот молюсь по ночам. Понимаете? Молюсь. А если вы верите, то помолитесь. Может, легче будет. Ведь в тюрьме Бог – единственное спасение. Помолитесь. Легче будет, – Угдажеков размашисто перекрестился.

Тут звякнула металлом щеколда. Бряцанье ключей. Дверь со скрипом растворилась, и в комнату ввалился Лепиков. Он зловеще улыбнулся. Угдажеков в тот же миг опустил голову и прикусил губу. Его взгляд потух. Хакас обессиленно сел на табурет и отвернулся к стене. Лепиков презрительно посмотрел на прокурора, улыбнулся и весело сказал Павлу:

– Что вы тут? Пообедали уже? А я вот не успел. Мою-то пайку сожрали?

Клюфт хмыкнул и пожал плечами:

– Так нам ее никто и не давал.

– Да? Странно! – как-то загадочно сказал Лепиков.

Он ловким движением достал из-за уха папиросу. Подошел к нарам и, порывшись под матрасом, вынул коробок со спичками:

– Вот, курехой разжился, – попыхивая папироской, довольно пробубнил Федор Иванович.

Павлу нестерпимо захотелось тоже затянуться табаком. Дым от папиросы, дразня, щекотал ноздри. Лепиков это заметил. Он цыкнул, чуть приоткрыв рот:

– Ладно, оставлю тебе досмолить, журналист.

Но Павел, сглотнув слюну, гордо ответил:

– Да я не хочу. Я бросаю.

Лепиков пожал плечами и, подмигнув, почесал небритую щеку:

– Ну, как знаешь.

– А где Оболенский? – спросил Клюфт.

– Оболенский? – Федор ухмыльнулся.

Он сделал вид, что не понял вопроса, и лукаво посмотрел на хакаса. Словно ответ предназначался ему.

– Так, где Оболенский? – переспросил Павел.

– А Оболенский сюда больше, наверное, не придет. Не придет. Все. Не хрен этой гниде больше народную еду жрать. Контра! Конец, наверное, контре пришел.

Угдажеков вздрогнул. Он с ужасом посмотрел на Лепикова. Павел привстал с табуретки и, облизнув губы, спросил:

– То есть, как не придет?!

– А его увели. В камеру смертников. Там, где под вышкой сидят. Вот и все. Сюда больше он не придет, наверное. Все. Так что его шмотки можно поделить между нами. Вот так-то!

Павел опустился и сжал кулаки. Он заметил, как Угдажеков затряс плечами и отвернулся. Бывший прокурор вновь плакал навзрыд.

Снег крупными хлопьями падал на шинель и не таял. Под сапогами скрипела белая дорожка тротуара. Прохожие с уважением уступали дорогу высокому статному лейтенанту. Стройная фигура. Новенькая портупея и, словно снегири, краповые петлицы с двумя, как капельки крови, кубиками.

Андрон Маленький медленно шел по улице суровой твердой походкой. Он не обращал внимания на окружающих. Андрон был расстроен. Грусть и тоска навалились на него. Он сегодня не увидел ее! Он сегодня не мог посмотреть на любимого и незнакомого человека! На эту стройную, с длинными волосами ржаного цвета девушку. Заглянуть в ее темно-серые глаза. И, если повезет, увидеть ее чарующую улыбку слегка припухших губок!

За короткие мгновения случайных свиданий в коридорах горкома партии он успевал рассмотреть ее чудный маленький носик и тонкие вразлет брови. Он закрывал глаза, упиваясь этой красотой!

«Кого может полюбить эта женщина? Кого? Кто станет для нее идеалом и другом по жизни? Кто разделит с ней брачное ложе? Увидеть бы этого человека?! Кто? Кто этот счастливчик! А может, его нет вообще? Может, у нее еще нет любимого? И тогда я?! Почему нет?! Я?! Я тоже не так плох! Почему я себя недооцениваю? Это плохое качество. Недооценивая себя, человек сам себя не уважает. Сам себя не любит. Почему я не смогу быть с ней рядом? Почему я не могу подарить ей любовь, а она мне? Вполне. А может, она мне подарит любовь? Любовь! Как странно, разве кто-то может вообще подарить любовь? Любовь, интересно, а что вообще это такое? Состояние души? Душа! У человека есть душа? А как же учения Ленина и Сталина? Душа – поповское слово! Значит, ее не может быть? Как не может быть души? У этого прекрасного создания, у этой красавицы с ржаными волосами нет души?! Нет, ее не может не быть! Не может! Она есть! Любовь и душа – это неразделимые понятия? Что это такое? Почему неразделимы? Любовь не может жить отдельно без души?! Она должна жить с душой или в душе?» – Андрон вдруг понял, что путается в мыслях.

До того как он встретил эту девушку из горкома, он все понимал! Или думал, что все понимает в жизни! А вот когда ее встретил, вдруг оказалось, что он все-таки чего-то не понимает в жизни!