Мне показалось, что Джексон вздохнул с облегчением, когда к нам подошла официантка с огромным подносом в руках. Она расставила перед нами дымящиеся тарелки с жаренной на углях форелью. Головы у рыбин были отрезаны, хвосты — подвернуты внутрь, а все блюдо украшала петрушка и морковная стружка. Зеленый салат с бледными зимними помидорами был полит французским соусом. На печеном картофеле, обильно сдобренном маслом и сметаной, лопалась кожура, обнажая нежное пюреобразное нутро. У самого локтя Джексона она поставила красную пластиковую миску с булочками и кукурузными лепешками.

— Кофе? — спросила она у Джексона, и он, подняв брови, поглядел на меня. Я улыбнулась и кивнула.

— Да, пожалуйста. Два кофе.

Официантка ненадолго исчезла. Вернувшись, она поставила на стол две звякнувшие о блюдца чашечки. В белом фарфоре дымящийся кофе казался совсем темным.

— Думаю, отец — просто дитя своего времени, — произнес Джексон, — он был врачом еще до появления «Медикеар», в те времена, когда доктор мог сделать что угодно и никто бы не стал лезть к нему с вопросами. В бытность его студентом медсестры городской больницы были обязаны вставать при появлении доктора.

Он рассмеялся и откинулся назад.

Я начала открывать баночки со сливками. При всем уважении к Джексону должна сказать: его отец был странным субъектом. Долгие годы возни с больными и увечными притупили его чувства, и он походил на человека с атрофией вкусовых рецепторов, который посыпает все, что ест, огромным количеством соли и перца. Его внимание могло захватить лишь что-то вычурное, вроде яркой чернильной кляксы в идеально чистой комнате. Мисс Марта была истинной красавицей. Я часто видела ее в библиотеке, куда она заходила за порцией свежих бестселлеров. У нее был точеный нос и выступающие скулы, белокурые волосы, постриженные длинным каре. Она носила очки для чтения и золотые часики на изящном браслете, всегда поставленные на десять минут вперед. Ее гардероб состоял из льняных платьев кремовых тонов, которые чуть морщились, когда она садилась. Мне казалось, что Чили женился на воплощенной элегантности, но в глубине души его тянуло к дешевкам: платиновым блондинкам с выщипанными бровями и отбеленными зубами: к женщинам, красившим веки в тон своим ядовито-зеленым костюмам и наносившим на ресницы целые тонны туши; к «сиренам», что украшали волосы диадемами и пахли дешевой парфюмерией. Почему-то его сердце было уязвимо только для тех красоток, на которых даже подлинные драгоценности кажутся безвкусными побрякушками, купленными в дешевом универмаге.

— Итак, — произнес Джексон, взявшись за вилку, — как долго ты еще будешь в городе?

— Похоже, я тут застряла, — мрачно ответила я, — сегодня утром говорила с агентом из местного бюро путешествий. Он сказал, что можно добраться до Ла-Паса, но не до Герреро-Негро. Оказывается, выехать из Мексики куда проще.

— Ну разумеется. В Мексике важно иметь полезных знакомых. Когда я сам был в Мехико… — Внезапно он изменился в лице. Глядя на что-то за моей спиной, он медленно поднялся с места.

— Джексон? — окликнула я его. Но он уже бежал к столику за нами, где лысеющий толстяк в красном свитере отчаянно хватался за горло. Лицо толстяка стало серовато-сизым. На его тарелке лежал недоеденный бифштекс, а красный соус растекался по жареной картошке. Рядом с ним суетилась женщина с седыми, залитыми лаком волосами и хлопала мужа по спине.

— Откашляйся, Уолтер, — кричала она, — хорошенько откашляйся!

Я встала, уронив лежащую у меня на коленях салфетку. Джексон бросился к толстяку и сильно ударил его промеж лопаток. Это не помогло. Тот все таращил глаза и искал руку жены, по ошибке хватая рукав. Джексон обхватил бедолагу сзади за талию, словно обнимая или силясь удержать, сжал кулаки под грудиной и рванул вверх. Сперва ничего не произошло. Лицо толстяка уже совсем посерело, а губы приняли синеватый оттенок. Джексон сделал еще один рывок, послышался какой-то звук, и из горла толстяка выскочил кусочек мяса.

— О господи, — ахнула жена, глядя, как ошметок пролетел через весь зал. Стоявшая в том конце официантка подняла злосчастный кусочек и уставилась на него. Толстяк захрипел и судорожно вдохнул. Закрыв глаза, он прижал руку к сердцу. Его лицо все еще оставалось серым, но щеки уже начинали розоветь. В ресторане было тихо, почти как в церкви. К их столику сбежалась целая толпа, и все с напряженным вниманием следили за происходящим. Кто-то окликнул Джексона.

Сквозь толпу пробилась хорошо сложенная брюнетка, не сводившая с Джексона изумленного взгляда. На ней было голубое платье, а шею обвивал легкий шарфик. Все еще сидевший на стуле толстяк уставился было на нее, но затем просиял и обернулся к Джексону.

— Я жив, — прохрипел он.

— Еще бы, — отозвалась брюнетка. Она улыбнулась и поглядела на Джексона. — Повезло вам, что доктор решил поужинать именно здесь.

— Доктор? — захрипел толстяк, округлив глаза.

— Доктор Джексон Маннинг, — кивнула брюнетка, — он местный педиатр, но, как видите, умеет спасать и взрослых.

Джексон вернулся к нашему столику, а брюнетка увязалась за ним. Я по-прежнему стояла столбом, и брюнетка уставилась на меня, а затем пожала мне руку:

— Привет, я Энн Пресли. Кажется, мы не встречались?

Пальцы у нее были холодные и влажные, как мороженые крабовые палочки. Я не собиралась представляться, а потому отступила на шаг. Она начала что-то говорить, но тут к Джексону подскочил спасенный толстяк.

— Сколько я вам должен? — пророкотал он. Лицо его теперь было почти пунцовым. Он все еще немного хрипел, но в остальном дыхание уже восстановилось.

— Да-да, сколько мы должны? — вторила его седовласая женушка. Она уже открыла сумочку и вытащила из нее чековую книжку.

— Ровным счетом ничего. — Джексон поднял обе руки.

— Ну можно мы хотя бы оплатим ваш ужин? — вскричала жена. — Ну пожалуйста.

— Нет, мэм, это неэтично, — ответил Джексон, пытаясь сдержать улыбку. — Но все равно спасибо.

— А почему бы нет, Джексон? — изумилась Энн Пресли. Затем она хитро сощурилась. — Забавно, что мы тут встретились. Все же мир тесен!

— Это когда как, — вежливо отозвался Джексон, — иногда он бывает настолько огромен, что можно кого-то потерять.

— Мне это незнакомо. — Энн Пресли нервно хихикнула. — В жизни никого не теряла.

— Приятного вам ужина, Энн. — Джексон вытащил свой бумажник и выложил на стол несколько банкнот. «Чаевые для официантки», — подумала я. Затем он подхватил меня под руку, помог встать из-за стола и повел к выходу. Когда мы остановились у кассы, чтобы рассчитаться за ужин, я на миг обернулась. Энн Пресли по-прежнему смотрела нам вслед. «Интересно, кто она? — размышляла я. — Подруга Сисси? Бывшая любовница Джексона? Мать кого-то из его пациентов?» И с ужасом представила, чт о Энн может выступать во всех этих ипостасях одновременно. Но меня все это не касалось.

— Готова? — спросил Джексон. Обняв меня одной рукой, он уже распахнул дверь свободной. Над нами зазвенел колокольчик.