«Оттепели». «Это была первая из тех речей Шолохова, которые, без всякого сомнения, были прямым результатом его творческого бесплодия»{270}, – замечает Каверин. А в опубликованной в 1960 году речи Шолохова{271} на съезде слов «Костя, подтяни штаны» и правда нет.

Протест против Шолохова озвучил старый писатель и классик соцреализма Фёдор Гладков – «белый как мел, держа бумагу дрожащими руками». Это стоило Гладкову таких нервных усилий, что он заболел и не мог уже вспоминать об этом эпизоде своей жизни без содрогания. Через четыре года он оказался в кремлевской больнице в одно время с Чуковским, в соседней роскошной палате. 29 апреля 1958 года Корней Иванович записал их разговор: «Сейчас зашел к нему и ужаснулся. Болезнь искромсала его до неузнаваемости. Последний раз я видел его на Втором съезде писателей, когда он выступил против Шолохова. По его словам, с этого времени и началась его болезнь. Он, по его словам, не готовился к съезду и не думал выступать на нем. Но позвонил Суслов: “Вы должны дать Шолохову отпор”. Он выступил, страшно волнуясь. На следующее утро ему позвонили: “Вашим выступлением вполне удовлетворены, вы должны провести последнее заседание…” Это его и доконало, по его словам»{272}.

После выступления с осуждением Шолохова Гладков получил десятки оскорбительных писем не только с руганью, но и прямыми угрозами «уничтожить» его. Когда он рассказывал это Чуковскому, то не мог сдержать эмоций: «Гладков весь дрожит, по щекам текут у него слезы – и кажется, что он в предсмертной прострации. – После съезда я потерял всякую охоту (и способность) писать. Ну его к черту. Вы посмотрите на народ. Ведь прежде были устои, такие или сякие, а были, а теперь – пьянство, разгул, воровство. А высшие власти…»{273} А вскоре после этого разговора, в декабре 1958 года переживший инфаркт Фёдор Васильевич Гладков, автор романов «Цемент» и «Энергия», дважды сталинский лауреат, скончался. А ведь он был всего на год моложе Чуковского.

Вызывающее поведение Шолохова заставило задуматься и Евгения Шварца: «Вглядываюсь в этого небольшого человека, вслушиваюсь в его южнорусский говор с “h” вместо “г” – и ничего не могу понять, теряюсь, никак не хочу верить, что это и есть писатель, которому я так удивляюсь… Он чуть ли не лучший писатель из всех, что собрались на съезд. Да попросту говоря – лучший. Никакая история гражданской войны не объяснит ее так, как “Тихий Дон”… И никак не видно было сегодня ни по внешности, ни по говору, ни по тому, что он говорил, – что это вот и есть автор “Тихого Дона”… Бог ему судья!..»{274} Многие до сих пор не могут совместить два этих образа в одном: автора «Тихого Дона» и человека Михаила Шолохова. Несовместимость эта проявлялась в том числе и в дни таких вот писательских съездов, когда Шолохов ненадолго приезжал из Вёшенской в Москву. Ему бы и дальше там сидеть, что снизило бы накал претензий наиболее впечатлительной писательской общественности. Но «партийный долг писателя» вновь и вновь выносил его на трибуну. Получалась прямо-таки советская версия истории про доктора Джекила и мистера Хайда.

А вот в ЦК КПСС были прекрасно осведомлены о причинах столь странного несоответствия выдающего советского писателя и преданного партии человека, – судя по документам, в это время Михаил Александрович вновь переживал обострение хронического заболевания, того же, которым страдал и Александр Фадеев, и ряд других советских писателей. Но не у всех из них болезнь протекала именно в такой «форме». В Российском государственном архиве новейшей истории хранится интересный документ, из которого следует, что в сентябре 1955 года Секретариат ЦК КПСС поручил 4-му Главному управлению Министерства здравоохранения СССР организовать лечение «т. Шолохова М. А., поместив его с этой целью в больницу, а также обязал т. Шолохова выполнять все предписания врачей». Однако это решение не было выполнено: «В течение месяца, когда т. Шолохов находился в больнице, никаких средств и мер противоалкогольного лечения применено не было. В результате, буквально на следующий день после выхода из больницы, он оказался в состоянии тяжелого запоя… Здоровье писателя катастрофически разрушается, и он теряет всякую способность к творческой деятельности. В настоящее время он находится в состоянии тяжелого запоя, скандалит, оскорбляет близких, носит с собой оружие. Прошу ЦК КПСС обязать начальника 4-го Управления Министерства здравоохранения СССР т. Маркова А. М. организовать в принудительном порядке лечение т. Шолохова М. А.»{275}. Это письмо за подписью завотделом культуры ЦК КПСС Дмитрия Поликарпова было направлено Михаилу Суслову 13 декабря 1956 года, с которым тот «ознакомился». Надо полагать, что аскет Суслов испытывал вполне искреннее желание вернуть выдающегося советского писателя в чувство, ибо сам он пил только по праздникам.

С алкоголизмом Шолохова справиться не могли не только в писательской поликлинике, но и в кремлевской больнице. Письмо Поликарпова было основано на медицинском заключении, составленном в 4-м Управлении Министерства здравоохранения СССР:

«Тов. Шолохов М. А., 1905 г. рождения, страдает хроническим алкоголизмом. Пьет много (две-три бутылки коньяка в сутки) и запоем. Особенно злоупотребляет алкоголем в последние несколько лет. На почве хронической алкогольной интоксикации у тов. Шолохова М. А. развиваются цирроз печени, кардиосклероз, общий атеросклероз и гипертоническая болезнь. Обычные увещевания и попытки заставить тов. Шолохова М. А. провести необходимое лечение успеха не имели. Тов. Шолохов М. А. нуждается в принудительном лечении в специальном лечебном учреждении. Дальнейшее злоупотребление алкоголем приведет к необратимым последствиям и гибели больного.

3 сентября 1955 года»{276}.

А попытки предпринимались довольно неожиданные, например, Шолохову настоятельно рекомендовали отложить в сторону бутылку с коньяком и заняться «физкультурными играми на свежем воздухе», чему он упорно противился, быть может, по той причине, что играть было не с кем, а выпить можно и одному{277}.

Зная о том, насколько больным был Михаил Александрович, его все равно выпускали на съездовскую трибуну, бесстыдно используя писателя. А вот станичники – земляки Шолохова утверждают, что алкоголизмом он не страдал. Одна из жительниц Вёшенской рассказывает: «Слухи о том, что автор “Тихого Дона” пил, сильно преувеличены. Не видел его никто в станице пьяным, никто не говорил ни о каких запоях. До войны, слышала, был такой грех. Но и эти слухи исходили от москвичей, не от вёшенцев»{278}. Выходит, что в Москве писателя и спаивали – завистники, друзья и враги. А еще говорят, что талант не пропьешь. Творческая судьба многих писателей, и не только советских, заставляет сомневаться в правильности этой поговорки. В этой связи уместно привести мнение Василя Быкова: «В довольно драматическом и богемном писательском быту немалую проблему создавал алкоголь. Частые поездки, хождение в гости, заседания и съезды почти никогда не обходились без