class="p1">Алек сдавленно попрощался и вышел, захлопнув дверь. Спёртый воздух подъезда был пропитан запахом свежей краски. Алек и не заметил, когда поднимался.

— Что-то случилось? — Сеня сжал пальцы в замок, облизал губы. Он боялся. Значит, времени прошло достаточно.

— Случилось, — не задумываясь, признался Алек. — шестнадцать лет назад.

И он поспешно сбежал вниз по лестнице.

Следующим в списке был молодой человек с приятными манерами, какой-то дальний родственник Олега. Вроде Олег и не знал о его существовании. И всё прошло по той же схеме. Только магнита на двери не оказалось, и Алек спокойно вышел из квартиры.

Они шли по пыльной пустой дороге. Машину оставили, быстрее пешком. Ветер стих совсем. В застывшем воздухе висел запах и даже привкус лаванды. Для Алека это был запах детства и свободы. Он удивлялся, как не возвращались проклятье воспоминания. И какая-то его часть даже хотела их возвращения. Что-то было магическое в этой сладкой грусти. Вспоминать счастье всегда грустно.

Впереди ковром стелилась пожелтевшая от духоты трава на газонах. Она пожухла от серости, чтобы слиться с окружающими её домами. Пыль кружилась, вилась в наэлектризованном воздухе. И когда свет пробивался сквозь кроны, пылинки мерцали. Их полёт превращался в танец. И сами они казались снегом, который забыл, когда ему следует падать.

Снежинки падали. Медленно. Колючие. Холодные. Красивые, но почему такие острые? Они забивались под ворот куртки. Алек нашёл капюшон, и целый ворох снежинок осыпал лицо. Теперь щёки горели не только от слёз.

Алек смотрел, как покрывается пятнами серый асфальт. Снежинки садились на него, и таяли, и пропадали, становились такой же холодной и колючей водой, слезами серого, крепкого асфальта.

Снежинки кружились, кристально-чистые, белые, одинокие. Они не были похожи на снег. Они падали редко, по одной и застывали в воздухе. Снег звенит. Они уныло шелестели. Снег обнимает. Они впивались иглами.

Рой погибших мотыльков. Они потеряли крылья и падали, чтобы раствориться, исчезнуть в серости асфальта или на горячей коже Алека. Не снег. Пепел. Такой же мёртвый, пустой. Прошлый.

Алек шагал по асфальту. Он давил снежинки, и тёмные влажные следы оставались от его ботинок. Алек шёл, сопровождаемый струйками обуглившегося пепла. Пепел тоже надо сжигать. Он читал что-то такое. Мысли запутались. Алек не помнил, не понимал, не видел ничего, кроме снежинок.

А за спиной протяжно прогудел, зашумел и замолк поезд.

Алек вздрогнул, коснулся щеки и одёрнул руку. Влажная. Воспоминания не могут быть настоящими! Он моргнул, быстро, чтобы согнать слезы. Снежинки исчезли. Их снова заменила пыль. Только Алек никак не мог отделаться от мысли, что и пыль эта похожа на пепел.

Они снова шли. И дорога не заканчивалась. А часы упрямо показывали, что прошло пять минут.

— И зачем мы это делаем? — Сеня ускорился, чтобы поспевать за Алеком. Он уже почти бежал.

Руденко сбавил темп. Вопрос Сени застал его врасплох. Просто это был тот самый вопрос, который крутился в голове последние несколько минут. Все прекрасно понимали, что найти нужного человека в городе, не зная ни одной приметы, невозможно. И всё равно упорно искали

— Чтобы не ждать. — Алек пожал плечами. Он представил пустой отдел, по которому, переворачивая документы и папки, гуляет озорник-ветер. Нет, оставаться там было бы невыносимо.

— Алек… — Сеня осёкся, опустил глаза и несколько шагов прошёл молча. Алек не настаивал, ждал, пока он сам продолжит. — Так, просто вспомнил, что Милана говорила… Люди всё делают, чтобы не сидеть на месте.

Точно. Алек чуть не споткнулся. Нога угодила прямо в одну из многих ям на дорожке. Вот он, настоящий ответ. Люди идут на любое безумие, чтобы делать хоть что-нибудь. От отчаяния в безвыходных ситуациях принимаются самые нелепые и рискованные решения. Люди говорят, много и бессмысленно, чтобы заглушить тишину и неловкость. Люди смеются, шутят, гуляют до ночи, когда им плохо. Алек знал. Знал на собственном опыте, какой громкой может быть тишина, каким острым может быть ничего.

— Она не виновата, — прошептал Сеня. — Она хотела вырваться…

Люди рвут и крушат все рамки, когда их вдруг лишают свободы. Но когда свобода эта перед носом, никто её не замечает. Люди всё делают, чтобы чувствовать себя свободными. Не одна Милана виновата в том, что лицо её превратилось в маску. Она бросала вызов тем, кто её ограничивал. Сеня рвался в полицию, подключился добровольцем к расследованию, взламывал системы в сети, и всё потому что его ограничивали. Влад, вырвавшись из строгих рамок семьи, пытался доказать себе и всем кругом, что он живёт, что он может жить, как сам захочет. Алек, он ведь сам повторял те же ошибки, в детском доме ради свободы строил свою систему, ломал себя, переступал через детские принципы. Разве не был он тогда безумцем? А потом свобода хлынула на него. Он вдохнул незнакомый запах новой взрослой жизни, и этот запах опьянил его. И снова он куда-то бежал, жаждал чего-то, верил и совершал ошибку за ошибкой, потому что не мог остановиться.

Люди всё делают ради движения.

Алек ещё шёл. И ещё мелькали где-то далеко одинаковые серые дома. Но он не замечал, как ноги касались земли. Он шёл и чувствовал чужие, невесомые шаги за спиной. Вместе с пульсом они били по голове, звучали и внутри, и снаружи. Это тень читала спутанные мысли.

— А я понял, почему люди боятся теней, — неожиданно выпалил Сеня.

Алек остановился. На лице Сени триумф смешался со строгой грустью. Что-то детское ещё плескалось на дне его глаз.

— Тени неподвижны.

Подъезд. Лифт. Дверь. Алек постучал. Ему открыли быстро, не спрашивая, кто там. Алек показал удостоверение и вошёл в уютную квартирку. Над головой тихо звякнул колокольчик…

Алек говорил с молоденькой девушкой-студенткой и не слышал её ответов. Слишком громкими стали собственные мысли. И память повторяла тихий звон колокольчиков снова и снова. Колокольчиков над дверью ювелирного магазина, в котором всегда был слишком большой для маленького городка поток покупателей.

Алек разглядывал украшения на прилавках за стеклом. Он остановился тогда на золотом кулоне. Только молодой влюблённый взгляд всё забегал на обручальные кольцах. Продавщица пошутила тогда:

— Не медлите, молодой человек. Любовь и ускользнуть может.

Алек смущённо улыбнулся и попросил кулон. Больше над его головой не прозвенел этот колокольчик.

Следующим был паренёк лет семнадцати-восемнадцати, едва ли не ровесник Сени. Он оказался таким разговорчивым и любопытным, что Алек даже о тени забыл. Ребята не заметили как оказались на столом с кружками чая. Хозяин квартиры выставил на стол свои скромные запасы сладкого и, поджав ноги к груди,