А тут еще неожиданно мобильный в кармане зазвенел. Вытащил его Сергеич, на экран глянул и остолбенел – Галина звонила. Словно почувствовала на расстоянии, что он о ней думает.

– Да! Алло! Здравствуй! – выпалил Сергеич будто одним словом.

– Здравствуй, Сережа! Где ты?

– В Крыму, в Куйбышево. Это у Бахчисарая.

– Знаешь, почему звоню? Валик ослеп! У него и до этого один глаз не видел из-за контузии.

– Какой Валик? – не понял Сергеич.

– Ну тот, которого твоя пчела в глаз ужалила! Тот, что «жигуль» твой разбил.

– А-а, – протянул пчеловод. – И что?

– Я просто подумала, что лучше тебе сюда не возвращаться…

– Да я и… – начал было Сергеич, да осекся. Хотел ведь сказать, что он и не собирался, но подумал, что получилось бы, что он к ней возвращаться не собирается.

– А там красиво? – спросила Галина, не дождавшись от него новых слов.

Взгляд Сергеича опять ушел вниз на поселок, на кипарисы, на крыши домов.

– Да, очень! И солнце такое жаркое!

– А пчелы? – поинтересовалась она.

– Пчелам тоже нравится! Жужжат! Ты приезжай! Оно, конечно, в палатке не так удобно… Но здесь хорошо, мирно!

– У нас тут тоже хорошо и мирно, – ответила Галина, и голос ее стал еще теплее. – Раньше сентября меня хозяин в отпуск не отпустит, а в сентябре картошку копать надо, помидоры закатывать… Но я бы на недельку приехала, – последние слова она произнесла мечтательно, как маленькая девочка.

– Ну ты тогда планируй! – поддержал мечту Галины Сергеич.

Уже в третий раз оказался Сергеич в доме у Ахтема. Точнее, у Айсылу, его жены. В третий раз, совершенно неожиданно приехал за ним на голубой «ниве» отца Бекир, двадцатилетний сын Ахтема и Айсылу, и сообщил, что мама ждет его на ужин. И ничего не оставалось Сергеичу, как садиться в машину и ехать. Две недели назад, когда оказался он в их доме впервые, чувство неловкости не оставляло его до возвращения в свою палатку. И причиной этого чувства было, наверное, отсутствие самого хозяина, хотя об Ахтеме за столом ни разу не вспомнили. Но ведь и ели тогда, в первый раз, почти молча. Айсылу только двумя словами пояснила гостю, что такое янтык и имам-баилды. Неловкость еще, должно быть, возникла от того, что никаких расспросов о себе и о своей жизни Сергеич от хозяйки дома не услышал, хотя и ожидал и даже, трясясь в съезжавшей вниз, в поселок, «ниве», обдумывал, о чем он мог и хотел рассказать, а о чем говорить не хотел. Ну а сын Бекир и дочь Айше за столом вежливо молчали, говорила только мать, но говорила о хозяйстве, о соседях. О том, что Бекир обязательно отвезет Сергеича на море, в Качу, где дачи севастопольцев красиво нависают со скалы над морем и куда самая короткая дорога, и где людей поменьше, чем на других пляжах, хотя и в других приморских поселках теперь отдыхающих негусто.

Про Черное море Айсылу говорила уже не раз и голос ее начинал при этом звенеть странно и нежно. Упомянула она, что и сама хотела бы к морю, но никак не получается. А в другой раз призналась, что уже лет пять не была на море, хотя Ахтем предлагал и возил на машине в Качу своих друзей из Питера. Друзья приезжали года четыре назад, останавливались на турбазе. Ходили в горы. Привезли из Питера большую коробку рахат-лукума, с ней в гости и пришли, из-за чего много смеху было. Просто рахат-лукум у них в Питере на каждом шагу продается, в каждом магазине. Они и не подумали, что вести восточные сладости с севера на юг, да еще и крымским татарам, может кому-то смешным показаться.

Вот и в этот раз, как только Айсылу о море вспомнила, Бекир решительно кивнул.

– Поедем скоро, лучше после выходных! – пообещал. – И ты поедешь с нами, а Айше дома останется, на хозяйстве.

И тут Сергеич при слове «хозяйство» ожил. Голову поднял.

– А вы когда мед гнать собираетесь? Не пора? – спросил Бекира.

– На днях буду, – признался он. – Можем и ваш выгнать.

– Да, было бы хорошо, – закивал пчеловод. – Только у меня банок нет.

– У нас много, – махнул рукой Бекир.

– А вы что с медом делаете? Тут продаете? – продолжил волнующую его тему Сергеич.

– Есть несколько магазинов, что татары держат, – сказал парень. – Я им отвожу. А остальное – перекупщики берут. Дешевле, но много.

Сергеич подумал, что в татарские магазины проситься со своим медом неудобно. Получится, что хлеб у Айсылу и ее семьи отбирает. Продавать дешево перекупщикам не хотелось, но, может, придется? И тут же вспомнил, что рубли-то у него еще есть! И немало! Те, которые ему на границе на ремонт машины сунули. Рубли, которые вроде бы надо действительно на автостекла потратить. Они ж говорили, что еще найдут его для какой-то телепередачи? А зачем ему телепередача?! Не нужна!

От своих мыслей Сергеич занервничал. Айсылу это заметила.

– Мы вам поможем, – вымолвила она мягко. – Может, кто из наших друзей, у кого магазин или кто на севастопольской трассе торгует, возьмет? Москвичи наш мед любят, он же крымский, горный! Если на машине едут, могут и три банки купить!

«Крымский, горный», – повторил в мыслях Сергеич и от беспокойства своего отвлекся. Подумал, что такой мед можно и назад в Украину повезти да там продать. Там он, может, и дороже будет!

Просветлело лицо гостя. Успокоилась Айсылу и взгляд ее стал вдруг очень сосредоточенным.

– Сергей-ага, – заговорила она почти шепотом, и тут же Бекир и Айше замерли, словно знали, что когда мама на такой голос переходит, значит, говорить она будет что-то очень важное.

– Да, что? – вскинул голову Сергеич.

– Я хотела вас попросить… вы ведь русский, из Донбасса… Может, вы в Симферополь съездите в ФСБ, про Ахтема спросите? Они вам скажут. Меня на порог не пустят, а с вами они поговорят, вы же для них свой…

Сергеич, жевавший пирог с мясом, замер и жевать перестал. Три пары глаз на него смотрели пристально, сосредоточенно, выжидающе. И один взгляд – Айше – блестел выступившими слезами. А его самого испуг пронял. Испуг странный и почти необъяснимый. То есть физический, мышцы лица сковавший. А мыслей никаких этот испуг не вызвал. И сидел он так минуту или две, как неживой. А потом пожал плечами и поэтому понял, что испуг проходить стал.

– Да я ж не русский, я украинец, – сказал он негромко и не очень внятно.

– Но вы же там по-русски говорите, – сказала Айсылу и голос ее чуть громче прозвучал.

– Ну да, по-русски, – ответил он. – Но я…

Сергеич пытался найти слова, чтобы получше объяснить свой страх и нежелание ехать куда-то к людям, которые власть представляют, да еще и не просто власть, а российскую власть. Куда ему к ним? Зачем? С украинским паспортом и в разбитой машине.

– Я и дороги не знаю, – помямлил он напоследок.