– Говорят, в Москве эсеровский мятеж, – скупо сообщил Николай Александрович, вернувшись. – Убит немецкий посол Мирбах, эсеры заняли почтамт и телефонную станцию. Кажется, арестован Дзержинский. Больше ничего не знаю.

– Папа, они победят? – Лиза вцепилась в его рукав, с надеждой заглянула в глаза. – А, папа? Победят большевиков?

– Нет, – буркнул Трапезников, угрюмо уходя в лес. Впрочем, он скоро вернулся: грянул ливень, да с градом! Даже Тимофей примчался в дом и залег под диваном в гостиной – обсыхать и вылизываться.

Занятий в этот день не проводили: Николай Александрович любых разговоров избегал. В лес было не сунуться, поэтому ребята сидели у Викентия Илларионовича и читали.

Отложив на время «Внушение и его роль в общественной жизни», от которого иногда уже начинало подташнивать, Гроза начал перебирать книги. Среди прочих оказался томик Шекспира, и Гроза нахмурился, увидев его. Теперь это имя не приводило его в изумление: более того, недавно он прочитал трагедию «Отелло»! Случилось это после того, как у Бехтерева он наткнулся на такие слова:

«В отдельных случаях внушение действительно встречает сопротивление со стороны человека, которого оно имеет в виду, и тем не менее оно проникает в сознание, как паразит, после известной борьбы почти насильственным способом.

Один из прекрасных примеров внушения, проникающего в сознание после известной борьбы, представляет внушение со стороны Яго на Отелло, который первоначально встречает это внушение сильным сопротивлением, но затем постепенно поддается ему, когда «яд ревности» начинает совершать в душе Отелло свою губительную работу. Так же и некоторые из внушений, производимых в гипнозе, иногда встречаются с известным противодействием со стороны гипнотизируемого лица. Особенно часто это случается с лицами, которым внушают произвести поступок, противоречащий их нравственным убеждениям».

Чтобы толком понять, о чем идет речь, Грозе и пришлось прочитать «Отелло».

Пьеса его удручила порядочной глупостью и излишней доверчивостью несчастного мавра, который был заранее настроен на несчастья, а потому и стал легкой добычей для подлого Яго.

Больше читать Шекспира и расстраиваться из-за его неразумных героев Грозе не хотелось, поэтому он перебирал книжки писателя Куприна, почему-то уверовав, что теперь в каждом его произведении обязательно отыщет какие-нибудь полезные советы по внушению, гипнозу или телепатии (значение этого слова – передача мыслей на расстоянии – теперь было ему хорошо знакомо, и в телепатии он показывал, судя по похвалам Николая Александровича, изрядные успехи!).

Название книги «Поединок» сулило массу интересного, однако обмануло: в нем шла речь не о схватке двух оккультистов, как надеялся Гроза, а о какой-то бессмысленной дуэли из-за довольно противной женщины по имени Шурочка. Книжка «Белый пудель» навеяла такие воспоминания, что Гроза поскорей закрыл ее. Главный герой «Чудесного доктора» по фамилии Пирогов показался ему очень похожим на Трапезникова. Пирогов спас семью Мерцаловых, а Трапезников – Грозу!

Наконец дошла очередь до «Гранатового браслета». Речь в повести шла только о любви. Но Гроза не отложил ее – наоборот, воровато оглянувшись на Лизу, сунул тоненькую брошюрку между страниц «Внушения» и начал поспешно читать.

История сама по себе сначала показалась ему дурацкой и слезливой, однако в каких же удивительных, проникновенных, восхитительных словах она была изложена! Порою Гроза не вполне хорошо понимал, о чем идет речь, но даже эти непонятные слова завораживали его: «Вот сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою – одна молитва: «Да святится имя твое».

Он листал страницу за страницей, и сердце то и дело восторженно сжималось, когда взгляд находил слова, невероятно точно и бесспорно рисующие мир чувств, мир любви, миг первой встречи: «И вот среди разговора взгляды наши встретились, между нами пробежала искра, подобная электрической, и я почувствовал, что влюбился сразу – пламенно и бесповоротно».

Странным образом эта история чужой, непонятной, мертвой любви произвела на Грозу потрясающее впечатление! Словно бы он поговорил с каким-то мудрым человеком, который, подобно тому, как Николай Александрович линии рук, растолковал Грозе все тонкости его переживаний, страданий, мечтаний и надежд.

Значит, что? Сладкий, ошалелый морок, который охватывал его при мыслях о Марианне, – это была любовь? Точно такая же безнадежная, беззаветная, тайная любовь, которую бедняга Желтков испытывал к княгине Вере Николаевне?

Нет, не такая же… Есть, оказывается, нечто сильнее женского очарования, сильнее желания подчиниться этому очарованию. Гроза не мог любить человека, находившегося в стане врага! Выходит, ему легче было перенести равнодушие Марианны, чем ее предательство. Когда он вспоминал ее красоту сейчас, ничто не трепетало в его душе, не волновалось. Он сделался равнодушен к Марианне, и это равнодушие, словно холодный, беспощадный свет, проникло в самые тайные глубины его памяти и высветило вдруг Лизу – Лизу, которая улыбалась ему там, в театре «Крошка», мерцая своими удивительными зелеными глазами, и родинка вздрагивала в уголке ее губ…

Как же он не понял сразу?! Да ведь он влюбился в Лизу с первого взгляда, однако ослепительная красота Марианны одурманила его и мешала это понять.

Да, Гроза в театре «совершил подвиг во имя прекрасной дамы», правильно Лиза говорила, но ведь он бросился совершать его только после того, как именно она взглянула на него своими полными слез глазами и словно взмолилась: «Помоги!» Ради нее Гроза послал в бой против Дурова все свои силы… Только не понимал этого: очарование Марианны словно отняло у него разум.

Марианна-то даже не посмотрела на него ни разу! Она и не подозревала, что ее жизненный путь – как это у Куприна? Гроза быстро листал страницы – что ее жизненный путь «…пересекла именно такая любовь, которой грезят женщины и на которую неспособны больше мужчины».

Теперь ей этого уже не узнать.

Но и от Лизы ему приходилось скрывать свои чувства: «Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться».

Лиза к нему неравнодушна – Гроза это знал, да она и не скрывала. Но если они в самом деле влюбятся друг в друга и дадут волю любви, то рано или поздно поженятся. И тогда Лиза погибнет вместе с ним. И возможно, погибнут их дети! Значит, он не должен показать Лизе свое истинное отношение. Все, покончено с этими тайными переглядками и словно бы случайными касаниями рук! Для Желткова счастье княгини Веры Николаевны было превыше всего, превыше его собственных страданий. Вот так же должен поступить и Гроза. Все скрывать – ради самой Лизы и ее счастья.

Все-таки Куприн ошибается, когда пишет: «Разве он виноват в любви и разве можно управлять таким чувством, как любовь, – чувством, которое до сих пор еще не нашло себе истолкователя».