– Завтрак? – опустив ноги на пол, переспросил он без малейшего намека на интонации. Кажется, «оживал» Санни, лишь когда речь шла обо мне. – У меня есть вода и печенье.

Про ненависть я вроде как уже упоминала.

– Тогда иди умываться, и мы с тобой будем есть печенье.

Вопреки мелькнувшим на миг опасениям, Санни послушался, подарив несколько минут на осмысление. Впрочем, то, что творилось в моей голове, упорядочению поддавалось с трудом.

Чувства напоминали растревоженный клубок змей. С какой стороны не подступись, отовсюду брызгало ядом. Относиться же к ситуации рационально казалось кощунственным.

Гениальный ребенок, чей разум искорежен айо, а психика изуродована отцом и матерью!

Это не объясняло и не оправдывало всех совершенных преступлений и загубленных жизней, но заставляло задуматься, где и в чем была лично его вина.

Спасла себя от душевных терзаний сама. От того, выдержу или нет, зависело будущее Виктора. Все остальное не имело значения.

Слова, ставшие молитвой. Когда я произнесла в первый раз, не догадывалась, что повторять мне их в этот день придется часто. И следующий раз не заставит себя ждать.

Если бы я знала… Я знала, это не мешало мне надеяться.

О том, что опасность близко, меня предупредил Санни. Когда вышел из гигиенической комнаты, уже одетый в элегантный белый костюм, замер, так и не закрыв за собой дверь. Я в этот момент стояла у окна, смотря на здание лаборатории, которое с этого ракурса смотрелось величественно и… вполне мирно.

Ощутив движение едва ли не раньше ботов, оглянулась, успев заметить, как Санни чуть склонил голову, словно к чему-то прислушиваясь.

Рядом с ним я оказалась раньше, чем сообразила, что делаю.

Затолкнув мальчишку обратно и зафиксировав дверную панель, приложила палец к губам, надеясь, что он правильно воспримет мою молчаливую просьбу.

Он воспринял правильно. Закрыл на мгновение глаза, так и не дав поверить в то, что я в них увидела – он понимал, что именно сейчас происходило, вздохнул… как его учили, отошел к стене и опустился на пол, обняв прижатые к груди колени.

Глупо, но в этот момент я подумала о печенье, которое мы с ним так и не попробовали.

Самообладание срывало, но Лазовски был вынужден делать вид, что заинтересованно внимает рассказу одного из инженеров, с благоговением вещавшего о преимуществе именно той модели системы жизнеобеспечения, которую для армады Соболева выбрал Штаб Объединенного Флота.

Соболев стоял тут же, но не столько слушал, сколько наблюдал за ним, Геннори, игравшем роль адмиральского адъютанта.

Лазовски чувствовал этот небрежный, поверхностный взгляд и зверел еще сильнее. Он уже и забыл, что значит «держать лицо» – то после полуторагодовалого общения с самаринянским жрецом оставалось маской, – но на этот раз «пробило» так, что скулы сводило от напряжения.

Прошлый день был тревожным, ночь – бессонной. К утру шейх дал свое официальное согласие на проведение операции по освобождению заложников силами особого отряда военной разведки Союза, но теперь молчало собственное командование, объясняя отсутствие приказа необходимостью еще раз взвесить все «за» и «против».

Шторм, Орлов и Ежов делали все, что могли, и даже больше, максимально задействовав свои связи, но сумели выяснить лишь то, что процесс тормозится на уровне отдела планирования Штаба Объединенного Флота.

Предсказуемо! Вячек предугадал такой поворот событий еще после первой встречи с Валандом, но они оба надеялись, что до такой подставы собственного офицера дело все-таки не дойдет.

Дошло… Лазовски не терпел предательства в любой степени его целесообразности, но на этот раз был готов закрыть глаза на возможные неприятности кап-три. Если бы в этой игре в качестве разменной монеты не были задействованы его люди.

Код три тройки от Элизабет прошел в систему более девяти часов тому назад. С того мгновения пробиться к ее командному он уже не смог. Заблокирован? Деактивирован? Возможных объяснений не так уж и много. Одна из них – ее гибель.

Было от чего звереть. Еще бы помогло… Не ему – ей.

– Прошу меня извинить… – без малейшей нервозности в голосе прервал он инженера, – но я должен вас покинуть. Господин адмирал… – повернулся он к Соболеву.

Соболев, не меняя задумчивого выражения лица, кивнул, разрешая Лазовски отойти.

Долго побыть в одиночестве не удалось. Не успел Лазовски добраться до стола, где были выставлены напитки и легкие закуски (основная часть презентации закончилась, теперь, в свободном режиме, шли консультации со специалистами), как к нему подошел Куиши. Он был в штатском, изображая военного обозревателя из Союза.

Прикрытие, как и самому Лазовски, предоставил адмирал. Отказать генералу Орлову он не смог, или, что казалось более вероятным, не захотел.

Шторм как-то сказал, что это – старая закваска. Как ни странно, но Ровер и тогда был готов согласиться. В нынешнем составе отдела стратегических разработок Штаба, стало слишком много… молодых выскочек. Разница в десять-пятнадцать лет оказалась критичной: чужие смерти делились на оправданные и… нет. Для последних всегда находились аргументированные объяснения.

– Риашти мертв.

– Что? – прорычал Лазовски, чувствуя, как внутри поднимается волна ярости. Одно тянуло за собой другое. – Сведения точные? – Несмотря на гнев, второй вопрос прозвучал не столь агрессивно.

Решение было принято мгновенно. Действовать! За самоуправство он ответит. Перед законом, собственной совестью…

Главное, чтобы не пришлось отвечать за промедление.

– Точные, – вздохнул Куиши. – Информация запоздала. Его смерть и три тройки Мирайя зафиксированы с дельтой в несколько минут.

– Где? – Горло сжало удушающей петлей, но Лазовски все еще удавалось держаться.

Куиши медленно оглянулся, словно что-то привлекло его внимание, потом, развернувшись обратно, взял со стола стакан с ягодным напитком.

Не тянул время, соблюдал необходимую осторожность. За каждым из них тщательно наблюдали.

– Технический уровень купола.

– Вольный! – Слова сквозь стиснутые зубы протиснулись с трудом. – Элизабет скорее всего жива.

Куиши сделал глоток, посмаковал его. И кивнул… То ли соглашаясь, то ли пытаясь сказать, что напиток неплох.

А Лазовски, будто и не заметив, продолжил;

– Но найти нам ее теперь будет сложнее. Если только по идентификатору…

– Много электроники… – заметил безразлично Куиши.

Ровер знал, что безразличие это, как и его, напускное. Этому розыскнику группы дознания приходилось терять близких. Лазовски потому и согласился взять его в дело, что не поверил в равнодушие, которое тот демонстрировал при встречах. Такие, как Куиши, служат не за звания и кредиты, а потому, что иначе не могут.