Саша ожидал чего-то подобного. Школоту нужно держать в «ежовых рукавицах», это понятно. Он выслушал новость спокойно. Спорить и возражать – пустое дело. Он в душе лелеял надежду, что ему позволят часть предметов сдать экстерном и за год перескочить сразу на третий курс, похоже, планы остаются мечтой. С другой стороны – раз назначают на такую должность, значит, доверяют.

Начальник академии полистал папку с личным делом. Саша знал, что там только открытая информация. Но и в ней было указано немало его подвигов.

– У вас есть возражения или предложения, Александр Викторович?

– Нет, товарищ генерал-майор. Мне все понятно.

Генералы переглянулись.

– Ну, вот и хорошо, – сказал начальник академии, – отправляйтесь по месту жительства. Собирайтесь, и ждем вас с супругой первого августа. Доложитесь полковнику Зубкову и будете принимать курс. Впрочем, с некоторыми будущими однокашниками вы уже знакомы.

Саша встал. Он не любил задавать лишние вопросы. Зубков – это кадры академии. Он все знает. Наверное, именно с его подачи и родилась эта идея насчет старосты. Курс – это полторы сотни вчерашних школьников, главная заслуга которых в том, что они набрали достаточное количество баллов на ЕГЭ да успешно прошли собеседование. Теперь минимум пять лет он будет отвечать за них.

Так вот на что намекал его куратор, когда сказал: «Не задирай нос». Куда уж тут задирать?

– Разрешите идти?

– Мичман, – сказал вдруг генерал Котов, – какую специализацию выбрали?

– Сухопутные и ракетные войска, товарищ генерал, – ответил Саша.

– Жаль, – сказал Котов серьезно. – Я думал, тоже во флот. Передумали?

– Хочу, чтоб жена была всегда рядом.

Начальник академии сказал:

– Можете идти, Александр Викторович. До свидания.

* * *

После вызова с чесоткой Татьяна заметила, что стала подозрительно осматривать любое место на коже, где вдруг зачесалось. Она на подстанции сняла куртку и повесила ее на зеркале заднего вида – на морозе, а сама, забежав в помещение, понеслась на второй этаж, нашла утюг и тщательно прожарила и пропарила рукава форменной рубашки. Только после этого успокоилась.

Нестеров за этой тихой паникой наблюдал с ироничной, но одобрительной улыбкой. Когда он впервые встретился с чесоткой, то вел себя точно так же. Им дали небольшую передышку. Эпидемия простудных заболеваний пошла на спад.

Полусуточная смена Татьяны подходила к завершению. Она сидела на кухне и думала: выпить чаю или съесть соленый огурец? Огурца в холодильнике не нашлось, а чай в большой коробке в пакетиках на столе. Там же лежала кем-то забытая коробка с сахаром. Обычно Таня сахар в чай не клала, но тут почему-то подумала, что соленые огурцы с лимоном – это необычно, и, наверное, вкусно. Ее не удивляла такая сумбурность мыслей, характерная для беременных.

Чай заваривался, когда вошел доктор Нестеров, посмотрел на своего фельдшера.

– В общем, так. Дали какой-то странный вызов: «мужчина, сорок три года, истерическая реакция». Хочешь, поедем, или оставайся и дуй домой.

– Я поеду, – сказала Татьяна. Про чай она сразу забыла. Так и оставила кружку на столе.

На вызове один унылый мужчина в пустой квартире. Запах кислятины. В квартире не грязно, но, скорее, не прибрано. Пыльно и душно. Мужчина какой-то мутно-неопрятный, бледный. Он сидел на кухне и смотрел в одну точку. Дверь открывать не было нужды, она не заперта, поэтому на визит бригады «неотложки» вызвавший никак не отреагировал.

Василий Васильевич поставил ящик на пол, обернулся к Тане.

– Оформляй карту, я с ним поговорю, – он обратился к мужчине: – Паспорт, полис… и рассказывайте, что случилось?

Мужчина, не вставая со стула, дотянулся до полки над головой и положил на стол паспорт, в котором оказался и зеленый пластиковый прямоугольник полиса.

Нестеров присел на свободный стул, чуть сбоку, и спросил:

– Что случилось?

Мужчина очнулся, он пошарил руками по кухонному столу, но на нем ничего не было. Осознав, что действие не имеет смысла, он посмотрел на врача и сказал:

– Я не знаю… – и замолчал.

Нестеров пожал плечами.

– Я тем более не знаю. Но вызвали-то вы, наверное, чего-то хотели?

– Я не знаю, – повторил мужчина, но продолжил: – Как объяснить, чтобы покороче?

– Мы не спешим, – сказал доктор, – мы ведь не «Скорая», «неотложка». Соберитесь с мыслями и объясните, как можете. Начните с жалоб. Что-нибудь болит?

– Душа болит, – сказал мужчина.

Татьяна записала его данные в карту и передала паспорт Нестерову. Тот прочитал:

– Задрыга Модест Матвеевич?

– Именно так.

– И все-таки, душевная боль – это понятно, но какова причина? Мы не спецы по душевным болезням, может быть, вызвать их?

– Я не знаю, – снова сказал Задрыга. – Мне так плохо…

Он закрыл лицо руками, и Нестеров подумал, что он плачет. Но тот убрал руки, лицо сухое. Глаза красные.

– Вы пили? В квартире запах перегара.

– Ну, пил, но меня вырвало… и стало еще хуже. Я купил две бутылки портвейна, выпил – и все сразу фонтаном…

– Живот болит?

– Ну, так, побаливает. Рвота какая-то черная.

– Как кофе? Кофейная гуща?

– Типа того, – Задрыга чуть оживился, – да, сначала вышел портвейн, а потом кофейная гуща.

– Язвы желудка не было?

– Не знаю, я не обращался никогда.

Нестеров осмотрелся и спросил:

– Кушетка есть? Я должен осмотреть ваш живот.

– В другой комнате, но, может, не стоит? И так все ясно.

– Чего не стоит? – не понял доктор. – Вы приляжете, я осмотрю живот, если есть признаки гастрита, они себя проявят.

– Они есть, доктор. Я не хочу никуда идти.

– Да что происходит? – Нестеров возмутился. – Можно как-то собраться? Вы мужик или тряпка? Если это эрозивный гастрит с желудочным кровотечением, то, судя по вашему рассказу, это синдром Мэллори – Вейса, опасное осложнение. Мне нужно осмотреть вас и вызвать бригаду для госпитализации.

Задрыга вздохнул.

– Ничего не надо, доктор. Я жить не хочу. Понимаете?

Нестеров усмехнулся.

– Когда не хотят жить, к врачу не обращаются, а раз обратились, значит, все-таки, где-то в глубине души хотите. И давайте исходить из этого, а не из душевных порывов. И расскажите толком, что произошло? С чего вы вдруг выдули полтора литра портвейна? Вы запойный?