Уже в 2010‐х годах, помимо публикаций краеведов и местных журналистов, на страницах районной прессы появляются аналитические материалы историков, профессиональных исследователей событий 1920‐х годов (к примеру, О. А. Винокурова, А. А. Петрушина и др.). Так, в 2014–2017 годах в «Армизонском вестнике» была опубликована книга О. А. Винокурова «Забытые сражения: Гражданская война в Армизонском районе»[524].

Итак, можно подчеркнуть две важные черты описаний событий восстания и его подавления в местных СМИ и краеведческой литературе. Во-первых, заметки и издания о крестьянском восстании отчетливо привязаны к юбилеям (революции, образования районов), это своеобразные «волны» интереса. Во-вторых, со второй половины 1990‐х годов в местной публицистике менялась риторика обсуждения трагических событий. Изменения эти были направлены в сторону большего идеологического баланса и беспристрастности ко всем сторонам конфликта и носили при этом очень постепенный характер. По сути, установки и формы описания восстания в духе позднесоветских категорий во многом воспроизводились на протяжении двух десятилетий после прекращения существования СССР. Важно отметить, что в процессе этого сдвига в рассматриваемых районах не возникло заметного корпуса текстов с однозначным одобрением восставших — речь идет именно о попытке «сбалансированной» позиции. В местном сообществе нет однозначной позиции в оценке участников восстания — «героев», «жертв» и «палачей» — и в характеристике событий 1920‐х годов. Подобная ситуация отмечается и в Тамбовской области, где был еще один крупный центр крестьянского восстания. О. В. Головашина отмечает, что в тамбовских дискуссиях по поводу отношения к восстанию и о восприятии разных сторон, участвовавших в восстании, пока достигнут компромисс, представляющий собой только паузу в борьбе за память, как символический ресурс, важный для протестов против власти и их погашения[525].

КОММЕМОРАЦИЯ И МОНУМЕНТЫ

К 2010‐м годам основным способом поминовения жертв и героев восстания была установка новых и почитание старых памятников (посвященных «борцам за советскую власть», «жертвам Гражданской войны» и т. п.) на братских могилах. Эта форма коммеморации глубоко укоренена в практиках советского времени. Памятники в виде обелисков массово стали сооружать на местах братских могил, одиночных захоронений и местах массовых расстрелов с середины 1930‐х годов. Такие мемориалы создавали в пределах поселения. У них проводили мероприятия, связанные с изменением статуса школьников (к примеру, прием в пионеры, последний звонок для выпускников), празднества и митинги, посвященные историческим событиям — Дню революции, Дню Победы. В учетных карточках воинских захоронений в описании памятника приводятся тексты посвятительных надписей: «Героям павшим за революцию 1919–1921 гг.», «Вечная память борцам, погибшим за советскую Власть». В официальных списках 1962 года с фамилиями коммунистов и комсомольцев, погибших в 1919–1921 годах в селах Армизонского района[526], даны уточнения о причинах гибели: «Во время восстания зверски был убит бандитами. На теле его 42 штыковых ранения», «зверски убиты», «погибли от бандитских палачей». В исторической справке о тринадцати братских могилах жертвам «кулацкого мятежа 1921 г.», составленной 5 апреля 2004 года в селе Армизонское, сделана на полях помета: «крестьянского восстания 1921 г. / так исторически называется восстание». А уже в августе 2014 года были внесены официальные исправления и уточнения в названия памятников истории и культуры местного значения[527]. Были убраны идеологически заданные коннотации в обозначении захороненных в братских могилах, изменились термины, определяющие события (табл. 1).

Помимо официальных, внесенных в государственный реестр монументов и специальных знаков можно выделить и особые составляющие культурного ландшафта, которые сохраняются в основном только в памяти представителей старшего поколения. Это места массовых захоронений убитых во время Гражданской войны и крестьянского восстания. Такие локусы наполнены «территориальным и социальным смыслом» и представляют собой «определенный ментальный образ, культурный подтекст, совокупность социальных отношений»[528]. Эти памятные места можно отнести к вернакулярным, по аналогии с вернакулярными районами, существующими только в общественном сознании и обычно не имеющими официального статуса[529].

Таблица 1. Перечень уточнений сведений об объектах культурного наследия регионального значения, принятых под государственную охрану решением исполнительного комитета Тюменского областного Совета народных депутатов от 21.11.1977 № 477

Старожилы пока еще помнят место массового захоронения на окраине кладбища в селе Челноково (Абатский район), место захоронения красноармейцев с утраченным в годы Великой Отечественной войны обелиском в окрестностях села Жиряково (Армизонский район) и многие другие. Подобные вернакулярные памятные места есть во многих населенных пунктах, где проходили Гражданская война и восстания[530].

В Челноково кстати два захоронения. В одной могиле они хоронили своих, а во второй красных, которые их подавляли. <…> Свои — это односельчане, которые погибли. <…> которое было красная армия, там стоит у них памятник, а которое второе [захоронение], оно замалчивается[531].

В 1960‐е годы кости находили, в одном месте очень много костей, притащили в школу, там белые отступали. По лесам было много могил с крестами, сейчас, наверное, не сохранились. По дороге если умирали, куда его — похоронили, крест поставили. И нужно место всеобщего поклонения, если неизвестно, где он погребен, чтобы можно отдать дань. Разговор шел такой — надо поставить всем, и белым, и красным, и репрессированным, о которых не знают, где похоронен[532].

Сейчас же политика на примирение. Один и тот же человек мог быть и у красных, и у белых, и неоднократно[533].

Отсутствие официального «закрепления памяти» в виде мемориальных меток может привести к полному забвению события, особенно при изменении ландшафта, например замещении привычного памятного места, служащего «подтверждающим свидетельством» прошлого, другим объектом. Угасание памяти, ее дематериализация вследствие видоизменения «исторического места», с одной стороны, является составной частью механизма забвения, с другой — стимулом для исследователей, краеведов и пр. Превращение «памятного места» в «место памяти», по словам П. Нора, возможно «благодаря чувству, что спонтанной памяти нет, а значит — нужно создавать архивы, нужно отмечать годовщины, организовывать празднества… <…> Без коммеморативной бдительности история быстро вымела бы их (места памяти. — Н. Л.) прочь»[534]. Пример подобного забвения и попыток восстановления коммуникативной памяти показал А. В. Кравченко на примере эпизода, связанного с памятью в позднесоветское время о событиях Западно-Сибирского крестьянского восстания в селе Красново Исетского района Тюменской области[535].

Одной из тем в беседах с респондентами было обсуждение «примирительных» памятников, которые могли бы быть поставлены жертвам восстания. Вопрос о необходимости установки такого памятника вызывал у наших собеседников разные реакции — от отторжения идеи «„общих“ памятников» до ее полной поддержки. Тема «примирительных» памятников всем жертвам крестьянских восстаний в рассматриваемых районах публично активно не обсуждалась.

Фамилии участников кулацко-эсеровского мятежа уже не найти. Те, кто