– Если он тронет цуцика, я завалю иво, мине пофиг! – блеет Спад.

И я верю, что Спад действительно попытается.

Поездка по зоне облезлых товарных складов и аварийных трущоб – я подозреваю, это бывший Восточный Берлин, – наводит на мысль, что клиника окажется чрезвычайно опасной для здоровья. Но даже эти обшарпанные подступы не могли дать мне и, конечно, Юэну, недоверчиво разинувшему рот, представления о том цветущем нищебродстве, что нас встречает.

Мы высаживаемся на парковке четырехэтажной заброшки – окна первого этажа разбиты и заколочены досками. Размахивая кожаной барсеткой, Майки кивает на раздолбанный алюминиевый домофон. Я нажимаю практически на все кнопки, и только после этого домофон еле слышно жужжит, позволяя открыть плечом тяжелую дверь и войти внутрь. Там почти непроглядная темень. Жахаюсь обо что-то голенями, и когда глаза привыкают, замечаю кресло-туалет на колесах с деревянным ящиком над очком. Гляжу на Майки, и тот робким взглядом подтверждает, что это и есть «каталка», которую, по его заверениям, должны были предоставить в «больнице». По его просьбе Спад на нее садится, и Майки медленно толкает ее по пустому призрачному коридору. Пока мы по нему движемся, под ногами хрустит битое стекло. Жалко, фонарика нет: забаррикадированные окна пропускают лишь скудный свет в промежутках между краями стены и деревянными панелями. Здание казенное – видать, бывшая школа или психушка. Юэн вполголоса несет какой-то бред сивой кобылы. По ощущениям это похоже на Маттли, помощника Дика Дастардли, который пытается читать вслух «Мисс Джин Броди в расцвете лет» Мюриэл Спарк.

Заходим в грузовой лифт, смердящий застоявшейся мочой, как после дешевой едкой алкашки. Даже вонючка Спад чует, что это не кошерно.

– Это не больничка… – жалобно нюнит он, пока лифт со скрипом поднимается, а затем резко, так что челюсти дребезжат, останавливается на третьем этаже.

Шагаем по еще одному длинному, темному, неосвещенному коридору. Окна на этом уровне остались в основном неразбитыми, но они такие грязные, что лучи света пробиваются только сквозь случайные пробоины в стеклах. Майки роется у себя в сумке и, достав большой Т-образный ключ, открывает раздолбанную дверь из армированной стали, которая напоминает мне старый героиновый притон Сталкера в съемной квартире на верхнем этаже по Альберт-стрит. Мы заходим в грязную и запущенную комнату с потрескавшимся кафелем на полу, похожую на бывшую промышленную кухню, если не считать двух больничных коек с металлическим каркасом. На одной лежит мужик ближневосточной наружности в замызганной майке, который тут же вскакивает, как тока мы входим. Он выглядит немного недовольным и в то же время виноватым: подозреваю, что мы прервали сеанс мастурбации. Потом он расплывается в широкой улыбке.

– Я не один… – фыркает он от смеха и машет нам своими ручищами. – Я Юсеф! Из Турции.

Я и Майки знакомимся с османом, который, судя по темным кругам под глазами, тоже в некотором роде пациент, а Юэн крутит шеей и в ужасе вращает лампочками.

– Это ни в какие ворота. Тут антисанитария… это… это больше похоже на средневековую камеру пыток, чем на операционную, – выдыхает он. – Я не могу работать в таких условиях!

– Придется, док, иначе пациент канет в Лету, – говорю я, козыряя этому пацанчику Юсефу.

– Просто достань с миня эту хуйню, – долдонит пучеглазый Спад, слезает с кресла-туалета и, улегшись на вторую койку, раздевается до трусов. – Щас же!

– Видишь, – беру на слабо Юэна, – Дэнни Мёрфи. Яйца величиной, нахуй, с Лит. А теперь ты покажи товар, блядь, лицом!

– Я… я не могу… – умоляет Юэн, глядя то на меня, то на Майки.

– Ты… ты называешь сибя медиком, типа того? Так чё ты за лепила? – гавкает Спад, морщась от боли.

– Я хирург-подиатр.

– Чё-чё? – Спад садится на койке.

– Врач по стопам, если что, – смиренно говорит Юэн.

– Ч-чё?! – Спад смотрит на меня. – У вас лепила по копытам мине операцию делать будет? С брюха у миня мешок герыча доставать?

– Угу, Спад, но ты не переживай, – грызу заусенцы. – Юэн его засунул, значит сможет и взад достать, – пытаюсь его успокоить. «Мне срочно надо пыхнуть». – Ладно, Юэн, вколи пареньку Дэнни анестезию.

– Я не анестезиолог, – возмущенно перебивает Юэн. – Это специальная, высококвалифицированная профессия! Мне сказали, что анестезиолог здесь будет!

– Анестезиолог – это я. – Юсеф улыбается и встает, чешет к раковине, моет руки, а затем брызгает водой себе на лицо и надевает халат и маску, целый ассортимент которых свисает с вешалки. – Начнем?

Юэн поворачивается ко мне:

– Мы не можем… я не могу…

Мой зятек уже начинает подзаебывать.

– Варианты. Предложь хоть один. А не талдычь «мы не можем», как манда ебаная. – Поворачиваюсь к остальным: – Ничё меня в жизни так не бесит, как пиздюки, у которых в стрессовой ситуации чердак начинает, блядь, течь. Да, мы в полном говнище. Но я предлагаю попробывать вместе с него, нахуй, выбраться.

Юэн это заглатывает. Глянув на Спада, идет к хирургическим халатам. Когда он, Майки и я наряжаемся и надеваем маски, Юсеф вводит Спаду анестезию.

– Все будет хорошо, мой друг. – И его большие темные глаза смеются поверх маски.

Только этот пиздюк и вселяет в меня здесь уверенность.

– Вот это, блядь, мужик, – ору я, глядя на Юэна и Майки. – Будьте ж вы мужиками!

Майки начинает подкуривать сигу.

– С ума сошел? – выдыхает Юэн.

Майки секунду смотрит на него с закипающей злостью, но потом обламывается, а Спад в панике поворачивается ко мне и, схватив за халат, притягивает поближе:

– Обещай мине одну вещь… если не выживу, присмари за Тотохой…

«Ага, щас».

– Для начала, из-за твоей блядской шавки мы очутились в этом дурдоме. Она виновата больше тибя! Больше любого пиздюка!

– Обещай, – в страхе упрашивает Спад, потом шлепается на подушку, закатывает глаза под потолок и зажмуривается. Когда он вырубается, говорю успокаивающим голосом:

– Угу, – и добавляю отрывисто: – Щас.

Он погружается в глубокий сон, и на его лице все еще отпечатаны страдания.

Теперь, когда он в отключке, Майки достает сиги.

– Но, – начинает Юэн.

– Дай смальнуть, Майки.

– Тока одна осталась. – Он светит пачку с одинокой раковой палочкой.

– Блядь, – всасываю это, разглядывая остальных. – Самая большая проблема в том, что мы так и не сказали ему, чего от нас хочет Сайм…

– Это полная шиза! – вдруг Юэн орет в потолок.

У этого мудака крышняк едет. Но сейчас не время.

– Это твоя мандообильная «мало-свободная» протестантская залупа устроила весь этот дурдом, кальвинистский ты пиздюк, – трясу зятя за плечи. – Ну так не подставляй нас хоть щас!