Они рассказывают мине, чё произошло, и я не можу в это поверить. Какого хуя Больной и этот чел Юэн, по словам Саймона, врач и муж его сестры Карлотты, связались с каким-то бандюком по имени Сайм?

– И какого хуя вы собираетесь делать с почкой Спада? – задаю вслух последний вопрос.

– Он должный ее Сайму, – говорит Майки.

– Он жертвует почку… за бабки? Этому парню Сайму?

– Типа. Он запорол одну Саймову. Вопще-то, не Саймову, но Сайм за нее оплатил, – объясняет Майки.

– В бога душу мать, вы, чуваки, в натуре ебанулись на всю бошку!

Больной мрачно смотрит на меня:

– Как на грех, мы пока еще не скали Спаду…

И тут я слышу хриплый голос с дребезжащей койки у нас за спиной:

– Чё там мине не скали?

Минивэн петляет, застревает и продирается по запруженным улицам Берлина в час пик. Марк Рентон сидит спереди рядом с водителем Дитером и тихо говорит по телефону. Спад Мёрфи, которого пришлось нести до машины, сидит сзади и почти не отдупляется. Поддерживаемый по бокам своей медицинской бригадой в лице Юсефа и Юэна, он отчаянно пытается осмыслить новый поворот в лютой хронике последних нескольких дней. Делает из всей этой жести вывод о собственной жизни вообще. Пытается вспомнить поворотный пункт – момент, когда все пошло хреново. Смотрит на Рентона, с седеющим рыжевато-бурым пушком на голове, и думает о тех деньгах, что друг отдал ему много лет назад. После этого Спад снова встал на путь наркоши, с которого потом уже редко сходил.

– Скажьте мине еще раз… – просит он Саймона Уильямсона, Майкла Форрестера, Юэна Маккоркиндейла и турка, которого знает только под именем Юсеф.

– Да, теперь у тебя всего одна почка, – угрюмо подтверждает Больной. – Только так мы и могли решить вопрос с Саймом.

– Но как же?..

Спад трогает забинтованную рану. Больно. Хоть ему и вкололи обезболивающее, все тело мучительно горит.

Майки, сидящий в среднем ряду с Больным, объясняет:

– Сайму она надо была тока свежая, и лучше всиво было вытянуть тибя суда. Фишка с герычем была удобным предлогом. Двух зайцов одним выстрелом.

– Знач, вы вопще не засовывали… в миня… герыча.

– Та не. – Майки держит перед собой запятнанный кровью пластиковый пакет с белым порошком. – Двух зайцов одним выстрелом, угу, – настойчиво повторяет он. – Тут как раз голяк был, и Сайм был в курсах за парня, кароч…

У Спада отнимается дар речи. Он медленно качает головой и откидывается на сиденье. Юэну он кажется кучкой тряпья. Врач по стопам испытывает потребность оправдаться перед пациентом:

– Я впутался в это только потому, что никогда по-настоящему не был с другой женщиной…

– Ты, – Спад тычет в него, – ты женатый на иво сестре… – Он впивается глазами в Саймона Уильямсона.

– Да, на Карлотте, – печально кивает Юэн.

Взгляд Спада становится ностальгическим.

– Она красивая была… молодой девицей…

– И сейчас такая же, – говорит Юэн, подражая злобному тону Спада.

– Любишь ее?

– Да, – говорит Юэн, и в глазах его стоят слезы.

– А как же я? – Спад начинает хныкать. – Я никада больше не буду с девицей! У миня уже много лет дырки не было! Для миня все кончено и даж никада не начиналось!

Больной поворачивается к Спаду:

– Если ты тока за это переживаешь, то я все утрясу, ебать-колотить. – А потом зыркает на Юэна: – Я уже привык утрясать проблемы недоумков, чё не можут себе бабу найти!

– Ну да, – язвительно огрызается Юэн. – Блядский сутенер. Какая благородная профессия!

Саймон Уильямсон запальчиво парирует:

– Угу, ну, ты-то и твой дурковатый малой парнишка не особо жаловались, када шалавам хуи впендюривали!

От этого невольного признания Уильямсон чувствует в душе облом, который отражается на лице его зятя. У Юэна такой вид, будто он врезался в кирпичную стену. Он открывает рот и оторопело молчит. Потом втягивает воздух, и на шее вздуваются вены.

– Росс… ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С РОССОМ? – взвывает он, клокоча горлом.

– Выручил иво! Это ты сам должен был сделать!

– Ах ты ж погань блядская! Ты и своего сына с проституткой свел, когда он еще не достиг возраста согласия?

– Он никада меня за это не просил: ему не надо было, – заявляет Саймон Уильямсон, вдруг с сарказмом представив, как его сын сосет другому мужику член. – Уж он-то был правильно воспитан!

– Явно не тобой! А ты знаешь, что твои действия с моим сыном противозаконны? Это жестокое обращение с детьми, блядь! Ебаная педофилия!

– Пошел ты нахуй! Мелкий придурок упрашивал миня свести иво с бабой. А щас доволен, как муха в говне! Где ты был, когда ему нужен был совет, как целку сломать? В Таиланде шалав пердолил! Ты ж иво с самого Рождества не видел, ебаный лицемерный пиздюк!

Юэн роняет голову на руки:

– Все так… мы потерянные… все человечество потерянное… у нас нет дисциплины, и мы просто ждем, когда крикливые, лживые тираны нас покарают и воздадут за это… нам крышка…

– Табачку ни у ково нету? – спрашивает Майки.

Юсеф достает пачку, выдает по одной Майки, который подкуривает, и Больному.

– Здесь нельзя курить, – говорит водитель Дитер.

– Чё? – сердито рявкает Майки.

– Если хотите курить, идите пешком.

Майки и Больной обламываются, первый смотрит на джи-пи-эс на своем телефоне. По указанию Майки они тормозят на съезде, у каких-то магазинов, перед оживленным перекрестком. Затем Майки, передав «Лайфпорт» Больному, который ставит его себе на колени, выходит и тут же закуривает, а уж потом набирает номер на телефоне. Рентон хочет что-то сказать, но Больной на него шикает, пытаясь подслушать разговор Майки с Саймом.

– Все путем, Вик. Угу, Вик. Гигиена была на высоте, Вик.

Потом они слышат грохот подъезжающего мотоцикла, который вскоре тормозит рядом.

– Он тут, Вик. Мине надо идти, но миссия ж выполнена.

Больной чувствует облегчение и в то же время мучится от напряжения, пока «Лайфпорт» стоит у него на коленях. Спад кричит на него:

– Отдай мине коропку! Она моя! Это ж моя почка!

Не слушая, Больной передает коробку через окно Майки и байкеру.

– Она Саймова, Спад, – говорит он, оглядываясь. – Она нужна иму, или нам всем пиздец!

– Пока я не вернул взад Тотоху! – в ужасе визжит Спад, а Майки Форрестер и байкер кладут коробку в багажник мотоцикла.

Мотоциклист снова садится и срывается с места, через пару секунд растворяясь в потоке берлинского транспорта и пятнистом вечернем свете.