— Даша, Даша…

Кузьма подхватил меня на руки вместе с бутылкой и аккуратно донес до ванной комнаты. Я снова вся сжалась, но не от близости его тела, а от близости стен. Для любовных игр дом нужен еще больше. Дворец или, на крайний случай, чистое поле. А сейчас мне нужно хотя бы чистое тело. И не только мне. Но Кузьма, сунув меня под теплый душ, схватил тряпку, пару каких-то спреев и ушел, не заботясь о том, что совсем не одет.

Я усердно намылила все тело и голову, потом встала надолго под теплые струи, а затем все так же долго проверяла воду на кристальность, прежде чем вытереться белым полотенцем. К счастью, оно так и осталось белым. Фу…

Кузьма вытащил из стиральной машины рюкзаки, как-то странно взглянул на меня, жавшуюся с феном к раковине, и сунул постельное белье в барабан.

— Напомни завтра достать.

Голос сухой, даже злой. Видимо, матрас не особо поддался чистке. Но я не стала это проверять. В кухне уже работала посудомоечная машина, и я прошла к Кузьме. Кровать идеально застелена. Я сложила полотенце на тумбочку и осторожно откинула край одеяла. Можно было не спешить. За стенкой вовсю лилась вода. Потом включился фен. Я запустила руки в спутанные волосы и решила не вставать за расческой. Подождут до завтра. Просто лежала и смотрела в потолок, прислушиваясь к телу — внизу все горело и ныло. Если до завтра не пройдет, то какая к черту пешеходная экскурсия…

— Ты в порядке?

Я кивнула. В кухне продолжал гореть свет. Значит, Кузьма еще уйдет. Он пришел одеться. Бросил на край кровати мокрое полотенце, голым полез в шкаф за трусами, одетый вышел, захватив с собой и мое полотенце. Зашаркал сандалиями, хлопнул дверью — видимо, пошел повесить полотенца на улицу. Вернулся, выключил свет, лег в кровать. Молча. Потом также молча из нее вылез. Вернулся в кухню, в темноте открыл холодильник, потом уже зажег свет, звякнул бокалами, вернулся в спальню.

— Отмечать будем? — спросил он, присев на самый край.

Я тоже села, но в подушках. Тогда он дополз до меня, помогая себе согнутой в локте рукой. Я поспешила забрать бокал, но не пригубила. Ждала тоста? Нет, боялась захлебнуться под взглядом Кузьмы. Такого взгляда у него на моей памяти еще не было — не насмешливого, не злого, а убитого какого-то.

— И пробьют равнодушно часы первый час твоей женской судьбы… — пропел он, вернее прошептал, уткнувшись в бокал, а потом отпил из него, так и не чокнувшись, точно за покойника.

— Ты знаешь песни Петлюры? Странно…

Да нет, ничего странного не было. Там была другая строчка: "И когда ты, глупышка, поймешь, что была мне совсем не нужна…" Нет, я не заплачу, я специально за этим ехала. Я этого хотела.

— Вообще-то вы с Таськой это слушали, нет? На старом кассетнике, у мамы нашли…

— Да, было… — выдала я упавшим голосом. Как же давно это было. — Ну и память у тебя, Кузя. Обзавидуешься.

— Что тебе еще во мне нравится? — он смотрел с вызовом. С неприкрытым.

— Ничего, — едва слышно прошептала я.

— А что, больше не с кем было?

Кузьма выплюнул это с такой злостью, что у него задрожала рука, державшая бокал, и еще чуть-чуть и пришлось бы менять и эту постель.

Я вцепилась зубами в бокал. Вино едва касалось зубов и не попадало в горло.

— Ты можешь уже ответить в конце-то концов?!

И он вырвал у меня бокал. И снова только чудом вино не вышло из берегов. А вот Кузьма вышел. Из себя. Он поставил наши бокалы на пол и коленями забрался на кровать, схватил меня за плечи и так их сжал, что я с трудом не пискнула.

— Потому что я хотела сделать это с тобой! — вышел не крик, не писк, но и нормального голоса от себя я не дождалась.

— Почему? — точно выплюнул мне в лицо Кузьма. — Если я тебе не нравлюсь.

— А если мне никто не нравится! — теперь я, увы, пищала, но надо было говорить дальше. Только бы руками не начать махать! — Сколько можно ждать принца, а? Ты ведь даже на секунду не предположил, что я могу быть девственницей. У меня сестре всего пятнадцать, а она с парнем давно замутила. А я все ждала чего-то…

— Чего?

— Да ничего… — я опустила глаза. — Просто некогда было. Учеба, работа… А кто рядом крутился, от того тошнило.

И сейчас мне точно было тошно…

— Сосед? — не унимался Кузьма.

Я кивнула.

— Но почему не сказала, что у тебя в первый раз?

Я не поднимала глаз.

— Ты бы отказался.

— Значит, все-таки я не такой уж и козел в твоих глазах…

Я наконец подняла голову. Почему у Кузьмы глаза вдруг сделались черными?

— Ты никогда козлом и не был. Я не осуждала тебя. Ну не хочешь ты ни с кем встречаться, твое право…

— И что мне теперь делать?

Я затрясла головой, до звона в ушах.

— Ничего! Мы никому ничего не скажем. Ну… или скажем, что расстались. Мои думают, что мы встречались. Но десять дней тет-а-тет могут перевернуть все… Кузя! — почти закричала я, когда он так ничего и не сказал. — Ну в чем дело? Ну почему… Почему ты не можешь относиться ко мне, как к любой другой девчонке?

— Потому что я тебя слишком долго знаю.

— Три дня, — буркнула я, хотя хотелось — и требовалось — сказать это с улыбкой. — Кузя, мы не друзья детства. Мы даже совсем не друзья. Ну, забудь, что это я… Ну, представь, что ты просто девчонку с улицы с собой в отпуск притащил, и вы расстанетесь с ней в аэропорту.

— А мы расстанемся? — с неприкрытой надеждой спросил он.

Бедный, как же он испугался…

— Да, расстанемся. Не бойся.

— А я не боюсь, — фыркнул он и нервно передернул плечами. — Я даже не кончил с тобой. И, кажется, не кончу никогда…

Он отвернулся. Я хотела протянуть к нему руку, но не смогла. Сердце сжалось от боли сильнее, чем живот. И причиной боли был стыд.

— Кузя… — голос мой дрогнул. — Прости меня. Я не хотела…

— Да кто на дур обижается… — он нагнулся и поднял с пола бокалы. — Только дураки.

Он всучил мне мой, полный.

— За твой правильный выбор, — ударил он по моему бокалу своим и пояснил для особо умных: — Чтоб ты в следующий раз сделала правильный выбор. Принцы давно вымерли. Но нормальные мужики живут и здравствуют. Не такие, как твой Андрей.

— Ты даже имя помнишь?

Я так и не пригубила вина, просто расплющила по стеклу губы.

— Помню. Ты же сказала, что завидуешь моей памяти.

А вот я не помню, чтобы называла этого козла по имени… Но, может, забыла…

— Давай пей. Я все равно подниму тебя завтра в восемь. Хотя… — он вдруг замялся. — Могу один на тур пойти и мамин подарок отдать тоже могу один.