– Вообще-то, – говорит Алисса, – нет у меня двоюродного брата, который работал бы на «Лос-Анджелес таймс»!

И неожиданно я думаю: а не влюбился ли я?

23) Алисса

«Может быть, – думаю я, – может быть, все и образуется». Теперь, когда кризис воспринимается как серьезная проблема, когда мобилизуются значительные ресурсы, все, наверное, и наладится. И нам не нужно будет прорываться к этому убежищу, которое всегда казалось мне чем-то мифическим.

Но Келтон – он, словно зверь, попавший в капкан и готовый, чтобы убежать, отгрызть собственную ногу. Он тормозит, отказывается идти дальше, стоит на самой середине дороги, по которой движется толпа. И мы, все четверо, вынуждены сопротивляться этому движению, чтобы нас не смело.

– Нам нельзя туда! – настаивает Келтон.

– Считай, что мы уже там! – отвечает Жаки. – Смирись с фактом.

Принимая во внимание то, через что прошел Келтон, он явно нуждается в более бережном обращении – даже со стороны тех, кто не хотел бы с ним нежничать, а потому я пытаюсь быть с ним помягче.

– Предположим, что здесь совсем неплохо, – говорю я. – И мы – не пленники. Они же не заставят нас остаться, если мы не захотим. А кто знает, может, и захотим!

Но хотя мы продолжаем стоять, словно камни на пути неумолимого потока людей, вливающегося в ворота эвакуационного центра, выбора у нас, похоже, нет.

– Может быть, там наши родители! – кричит Гарретт, пытаясь перекрыть шум лопастей вертолета. Хотя, как я думаю, если бы они попали сюда, то ненадолго – отправились бы сразу за нами. Или – как предложил нам сделать солдат по поводу нашей воображаемой бабушки – попросили бы, чтобы за нами съездили. Хотя ведь нас уже не было дома!

– Возможно, что и так, – говорю я Гарретту, чтобы не лишать его надежды.

И тут мы слышим голос Жаки.

– А где, черт побери, этот Ройкрофт? – кричит она.

Я оборачиваюсь, но Генри нигде нет. Исчез, испарился бесследно.

– Забудьте про него, – бурчит Келтон.

Кто-то столкнулся с ним, и он едва устоял на ногах.

– Если он хочет здесь оставаться, пусть. Но мы не можем! – закончил Келтон свою гневную тираду.

– Прекрати! – почти кричит на него Жаки. – И без твоего ворчания проблем хватает.

Келтон скрипит зубами; злость вскипает приливной волной.

– Вы что, ничего не видите?

Он тычет пальцем в футбольное поле, располагающееся под склоном холма.

– Там же настоящая тюрьма. Посмотрите на забор! Идите и спросите тех, кто там сидит, сколько они уже ждут. Ну, давайте!

Только для того, чтобы успокоить Келтона, я соглашаюсь пойти.

– Сейчас вернусь, – говорю я. – Держитесь вместе.

Я продираюсь сквозь толпу и переваливаю через поросшую чахлой травкой насыпь перед забором, окружающим территорию школы. Когда я поднимаюсь на возвышение, меня поражает то, как много людей скопилось по ту сторону забора. Везде – на трибунах, на дорожках, на газоне футбольного поля. Даже не видно травы – только люди. Повсюду тенты и зонтики, чтобы можно было укрыться от солнца, но их явно не хватает.

Забор достаточно высок, как все заборы вокруг школьных футбольных полей. Они нужны, чтобы помешать болельщикам противоборствующих команд начать потасовку и не дать безбилетникам проникнуть на стадион. Сегодня же у каждого из стадионных ворот дежурят вооруженные солдаты. Как ни противно мне это признать, но Келтон прав. Нынче эти заборы нужны для того, чтобы удерживать людей внутри. Это карантин для водяных зомби. Их там тысячи.

– Послушайте! – кричу я сквозь забор в надежде, что кто-нибудь отзовется.

Подходит худая женщина с длинными, давно не чесанными волосами.

– Ты видела? – спрашивает она. – Видела, куда они ее забрали?

Я не понимаю, про что она спрашивает.

Женщина теряет терпение.

– Воду! – кричит она. – Ты видела, куда они ее дели? Мы все видели вертолет, но где вода?

Я действительно видела, как воду начали разгружать, но куда ее отправили потом, мне неизвестно. Вокруг школы много разных площадок с людьми, и вода могла уйти куда угодно.

– Нет, – отвечаю я женщине, – я не видела, простите.

Женщина ударяет ладонью по сетчатой металлической ограде, и сетка начинает звенеть. Женщина кусает губы, потом, скривившись, начинает моргать, и я понимаю, что она делает. Она плачет, но плачет без слез – слез у нее не осталось.

Наконец я задаю вопрос, за ответом на который пришла:

– И как давно вы здесь?

– Мы приехали вчера после обеда, – отвечает она. – С тех пор прилетели всего три вертолета, и очередь совсем не двигается. Воды мы даже не видели. Ты должна узнать, что здесь происходит.

И тогда сзади я слышу голос Жаки.

– Спортивный зал! – кричит она. – Я видела, как они носили воду туда. Там тоже толпы людей.

Женщина отчаянно хватается за сетку забора – так, что кончики ее пальцев белеют.

– Достань нам воды! Ты ведь достанешь, правда? Сходи в зал и принеси нам воды.

Что я могу ей сказать?

– Пожалуйста, обещай мне! Прошу тебя!

– Алисса! Идем!

– Простите, но я… Я…

Жаки встает между мной и этой женщиной и толкает меня назад, с насыпи.

– Не связывайся, – говорит она. – Никому ты не поможешь и меньше всего – самой себе.

Я думаю о коробке с «Аква Витой», которую мы оставили в кузове пикапа под одеялом. Там ли она еще? Или ее похитили? Может быть, открыть ее и перебросить бутылки с водой через забор? Но я вспомнила, что случилось вчера в доме Бернсайдов. А люди, сгрудившиеся за забором, хотят пить гораздо сильнее.

Не связывайся.

Разве можно просто так взять и уйти? И, тем не менее, я должна это сделать.

– И что ты узнала? – спрашивает Келтон, когда мы подходим к нему. Ответ написан на моем лице.

24) Генри

Я не собирался исчезать. Просто, наблюдая за происходящим, я был слишком занят, и когда очередь повернула, пошел не в ту сторону. Но ничего страшного. Я знаю, где остальные, и хотя в других обстоятельствах предпочел бы быть независимым и самостоятельным, мне кажется, что наши странные отношения с этой компанией могли бы продолжиться, особенно – с Алиссой. В общем, нужно посмотреть, что и как.

Необходимо сосредоточиться на текущей ситуации. В любых обстоятельствах открываются возможности и перспективы – даже в столь сложных и неприятных, в которых оказался я. Но, наблюдая и оценивая то, что происходит, я постепенно осознаю, что найти какие-либо возможности здесь крайне затруднительно. Тысячи обезвоженных людей. Бочки с водой переносят в помещение спортивного зала под охраной вооруженных людей, а жаждущие пытаются со всем отчаянием обреченных пробиться туда, к этим живительным бочкам. Ужасное зрелище, самый страшный образчик барочной живописи.