Лучшее, что можно сделать, чтобы воздать им должное, – это слушать их голоса. Но это так непросто! Так непросто!

– Ну, и как мы будем добираться до твоего убежища? – слышу я голос Генри. И понимаю, что передо мной стоит задача. Задача мужественно принять на себя последствия взрыва, защитить всех от летящей шрапнели. Конечно, какая-то часть меня хотела бы, чтобы все почувствовали боль, которую чувствую я. Но лучшая часть во мне побеждает. Она сильнее, чем удар шрапнели, вырвавшейся из дробовика. Мой брат убит. Но я жив. И сегодня я сделаю то, что должен сделать.

– Нужно найти ручей Сантьяго-Крик, – говорю я. – Убежище недалеко оттуда.

– Ручей? – заинтересованно спрашивает Жаки. – Ручей – значит, вода?

– Он пересох, – сообщаю я. – К тому же он в черте города, и там много бетона и граффити.

– Я думал, тебе нужна карта.

– Карта могла бы быть полезной, но я отлично помню все водные пути. У нас в гараже висит карта с акведуками и дренажными каналами.

Генри смотрит на меня, как на пришельца из другой галактики, и я встаю в защитную позицию.

– Мы готовились, – объясняю я.

– Если вы все еще не заметили, – произносит Жаки, – то для Келтона отключение воды – это как Рождество.

Замечание Жаки едва не выводит меня из себя, потому что частично она права, хотя, с другой стороны, все это обернулось настоящим кошмаром. И она это понимает. Я бросил на нее убийственный взгляд, в результате которого, если бы в мире была справедливость, ее голова должна была взорваться. И в первый раз за все это время, как мне кажется, она понимает, потому что замолкает.

По мере того, как мы продвигаемся на север, всем становится понятно то, что я уже знаю наверняка – избежать перехвата армейскими силами нам не удастся. Мы минуем открытый военный грузовик, окутанный камуфляжной сеткой и набитый солдатами. То тут, то там припаркованы армейские «Хаммеры». Небо над нами распиливают своими винтами вертолеты. Наконец мы останавливаемся перед дорогой с немыслимой по своим размерам пробкой. Впереди – блокпост, и солдаты направляют поток машин по ответвлению, которое, как мы теперь знаем, приведет нас либо в эвакуационный центр – из тех, откуда мы смотались, – либо в центр резервный. Ни там, ни там воды мы не увидим. Все. В Южной Калифорнии не осталось дорог, которые могли бы привести нас туда, куда нам нужно.

Обеспокоенная, Алисса поворачивается к Генри:

– Нельзя, чтобы нас снова поймали.

– Я думал, что твой Пророк Судного дня знает, куда нам ехать.

Не знаю, злиться мне на этого Генри не-Ройкрофта или же чувствовать себя польщенным оттого, что всю свою умственную активность он употребляет на то, чтобы подыскивать мне клички.

– Разве ты не сказал, что помнишь карту наизусть? – спрашивает Жаки.

– Я говорил, что помню карту акведуков, а не дорог, – отвечаю я ей. – К тому же, если судить по школьным тестам, ты гораздо умнее меня. Почему бы тебе не сказать, как нам отсюда выбраться?

– Не мой район, – ухмыляется Жаки. – Но я рада тому, что ты сказал. Теперь официально установлено, что я умнее.

– Вы собираетесь искать акведуки, – вмешивается Алисса, – или будете браниться до тех пор, пока нас не засунут в эти автобусы смерти?

– Подождите, – говорит вдруг Гарретт. – Это такие бетонные каналы, где катаются на скейтах?

Мы все одновременно поворачиваемся к нему.

– Да!

– Я знаю, где это, – произносит Гарретт. – Здесь нужно повернуть направо, а затем – возле уродливой коровы – налево. Потом нужно поискать кафе «Попрыгунчик». Там парковка, а за ней – этот канал.

Следуя указаниям Гарретта, мы выруливаем к повороту, где стоит кафе с мороженым. На крыше кафе – пластиковая корова, самая грустная из всех, что я когда-либо видел.

– Здесь налево? – спрашивает Генри. – Или там, впереди, есть коровы и поуродливее?

Не дождавшись ответа, Генри поворачивает, и в дюжине ярдов впереди мы видим вывеску «Попрыгунчик».

За кафе – парковка. Мы доезжаем до ее задней стены, и оттуда нам открывается вид на бетонный акведук, простирающийся в обе стороны. Удивительно, как такие места, находящиеся неподалеку от наших жилищ, в обычное время не попадают в поле нашего зрения. Если, конечно, ты не школьник-приготовишка или любитель скейтборда. Бетон здесь цвета перца с солью и покрыт отложениями от старых наводнений, но в самом ручье Сантьяго-Крик воды не было уже несколько лет.

Мы останавливаемся, но с того места, где мы находимся, съезда в акведук не видно. Сам же он загорожен высоким забором из проволочной сетки, поверх которого пущена колючая проволока. Мой отец, конечно же, знает, где тут съехать, но, увы, отца с нами нет.

– Обычно я пролезал через эту дырку, – говорит Гарретт.

– Для грузовика она маловата, – вздыхает Алисса, обращая наше внимание на то, что нам и без того ясно. Достаточно взглянуть на это монументальное сооружение, чтобы понять – даже если бы у нас было вдоволь времени, вряд ли бы мы нашли отверстие, достаточное для нашей машины. И я сомневаюсь, что у дяди Базилика в кузове, среди прочего барахла, завалялись достаточно мощные кусачки или болторез.

– Там еще катались парни на мотоциклах, – говорит Гарретт. – Должны же они были как-то туда попасть.

Над нами, неумолимо свистя лопастями, пролетает очередной вертолет, ввергая меня в беспокойство. Мы не один час потратим на поиски нужного нам отверстия в стене.

– Нужно просто проломиться через забор – и все, – говорит Жаки, даже не скрывая волнения. Как всегда, я пытаюсь понять ее намерения, но, как видно, иного пути вниз у нас нет.

Теперь все взгляды сосредоточены на Генри. Он смотрит на нас, и я вижу, что Генри почти физически ощущает груз висящей на нем ответственности.

– Даже если мы пробьем забор, – говорит он, – спуск слишком крутой.

Генри явно говорит не все, что хотел бы. Я смотрю вниз, на дно канала, и чувствую, как начинает сосать под ложечкой. Я же падал в хафпайп, когда катался на сноуборде, и знаю об этом не понаслышке.

Акведук в разрезе представляет собой опрокинутую вершиной вниз трапецию с крутыми склонами, которые резко обрываются к основанию шириной около двадцати ярдов. Я смотрю на его нижнюю часть и вспоминаю сцены гонок в фильме «Бриолин», хотя мне кажется, что Джон Траволта водит машину лучше, чем Генри. К тому же в конце фильма его автомобиль буквально летит по воздуху.

Генри включает заднюю передачу и начинает сдавать назад, как это делает бык, увидевший матадора.

– Уверены, что Генри это сделает? – спрашивает Алисса, обращаясь сразу ко всем, в том числе и к Генри.

– Как у него с рукой? – спрашиваю я.

– Все в порядке у меня с рукой, – отзывается Генри.

И это ложь. Я уверен, рука у него все еще болит, но, вероятно, водить машину это не мешает. И все-таки я беспокоюсь не меньше Алиссы.