рейганомики. Наверно, важнее в ней — резкое сокращение государственного вмешательства в экономику и снижение налогов.) Но людям запомнились прежде всего немыслимо высокие процентные ставки. Пятнадцать процентов и выше — да где это видано! (Мы с вами, правда, знаем где.) Но тогда британское правительство делало что могло, чтобы облегчить страдания: налоговыми льготами, например, когда выплаченные проценты вычитались из причитающегося с вас налога. В общем, потерпели и выжили. А стагфляция была побеждена. С помощью вроде бы Кейнса и Филлипса, но несколько по-другому. А чтобы как-то объяснить знаменитую кривую, ее развернули горизонтально. Породив всякие шутки насчет того, как еще больше «окривел этот Филлипс». Но все равно его работы вошли в историю как немалое достижение экономической мысли. Равно как и еще одна кривая, вызвавшая не меньше, а еще больше споров и очень полюбившаяся поклонникам рейганомики. Большим поклонником этого простого, колоколообразного рисунка до самого конца своего президентского срока оставался и президент Буш-младший. Называется она «кривая Лаффера». Хотя некоторые говорят, что называть ее так несправедливо. Поскольку ее якобы открыл на несколько столетий раньше арабский мыслитель и экономист Ибн Хальдун.

Финансы и крипто по-исламски

Абдель Рахман Абу Зейд ибн Мухаммед Ибн Хальдун был выдающимся арабским мыслителем и экономистом конца ХIV — начала ХV века. Считается, что расцвет исламской философии и научной мысли приходится на куда более ранний период, до того, как в ХI — ХII веках, после яркого арабского ренессанса, утвердилась жесткая пуританская школа ислама. Ее сторонники считали любую инновацию ужасной ересью. С их точки зрения, разделяемой суннитскими радикалами до сих пор, Коран содержал все необходимые человеку знания, а всякие попытки искать их вне пределов священной книги бессмысленны и даже греховны. Ибн Хальдун был мусульманином, но не буквалистом, к тому же вырос, получил образование и начал научно-просветительскую деятельность в Магрибе, на западе арабского мира, вдали от главных центров жесткого пуританизма, располагавшихся на востоке. Позднее, когда его вольнодумство довело-таки его до беды на родине, он бежал в Египет, где пользовался покровительством правивших там в то время мамлюков — восставших гвардейцев султана, создавших там свое собственное государство. Он не только продолжал дело приостановленного «замороженного» арабского ренессанса, но и соединял его традиции с Возрождением европейским. Он много размышлял о природе общества и целях человеческого существования. Историки полагают, что он первым подошел вплотную к открытию экономических циклов, а марксисты хвалили его за создание трудовой теории стоимости. Пришел он, в числе прочего, к интересным выводам относительно эффективности и предельной полезности налогов. Тема эта была крайне актуальной: налоговые поборы казны душили экономику, не давали ей развиваться. И вот Ибн Хальдун предположил, что снижение налоговой ставки может, как ни странно, не только стимулировать рост, но и привести к увеличению общей суммы собираемых налогов. Если ставка в 0 % и ставка в 100 % неизбежно означают нулевые поступления в бюджет, то где-то между этими двумя крайними точками должна находиться оптимальная цифра. Ставка в 98 % или, например, 80 % мало кого побудит заниматься предпринимательством, для очень многих, возможно большинства, остаток 20 % и менее не будет достаточным стимулом для того, чтобы рисковать капиталом. В таком случае налоговая база будет очень узка и станет снижаться, и государство соберет гораздо меньше налогов, чем при более низкой налоговой ставке, но более широкой базе. Представьте себе, что в вашем оазисе, где вы трудитесь сборщиком налогов, живет сто семейств, и в среднем одна семья зарабатывает по сто динаров в месяц. Если вы обложите всех 80-процентным налогом, то десять богатых семей до поры до времени будут исправно платить налог — отдавая вам, например, по 400 динаров из 500. Но остальные не смогут или не захотят жить на жалкие суммы, которые вы им оставляете, и либо перейдут на натуральное хозяйство, либо будут скрывать свои доходы, либо вообще сбегут. И вы вместо того, чтобы собирать примерно половину всеобщих доходов — 5000 динаров, останетесь только с 4000. Да и то вскоре и богачи либо разорятся, либо скроются. И никакие репрессии не помогут. Но где же эта золотая середина, оптимальная точка, на прямой между нолем и ста процентами? 50 процентов? 40? Или, может быть, 13?

Когда пять столетий спустя Артур Лаффер нарисовал колокол, нависающий над прямой между цифрами 0 % и 100 %, он показал, что больше всего налогов будет собрано в некоей его высшей точке. В 80-е годы этот график мгновенно покорил сердца и умы консервативного истеблишмента в Вашингтоне, и лидеры правого крыла республиканцев просто влюбились в Лаффера и его кривую! Еще бы, ведь она вроде бы научно доказывала то, во что консерваторы верили инстинктивно. Их вера — это низкие налоги и мало расходующее государство, больше индивидуальной свободы и в то же время больше личной ответственности. А теперь вот еще выясняется, что и собирать налогов можно больше, если уменьшить ставку. Потом, правда, оказалось, что все обстоит сложнее, чем виделось на первый взгляд. Золотую точку очень непросто вычислить, к тому же она, видимо, все время сдвигается то вправо, то влево, в зависимости от конъюнктуры и даже психологического состояния общества. То есть просто автоматическое снижение налогов далеко не всегда достигает желанного эффекта. Но в тот момент, когда Артур Лаффер познакомил с рисунком вашингтонских политиков, он сразу прославился. Вел себя вполне скромно, ссылался на Кейнса и Ибн Хальдуна и так далее. Но в самом исламском мире идеи Ибн Хальдуна не получили большого признания — потому что никак не могли быть востребованы. Он оказался последним серьезным арабским экономистом той эпохи. То ли безнадежно отставшим от своего времени, то ли сильно его опередившим. Много столетий у арабов не было, видимо, нужды в новых экономистах. Почему? На эту тему много копий сломано. Вот, например, одно из правдоподобных (хотя и не бесспорных) объяснений. В арабском средневековье требовалось сильное централизованное государство, чтобы в условиях нехватки воды проводить необходимый минимум ирригационных работ. А мобилизационная экономика требовала и соответствующей идеологии, не поощрявшей индивидуализма и свободы дискуссий, и активного предпринимательства тоже. Тем более не пользовались среди арабских правителей популярностью идеи снижения налогов. (Впрочем, в Европе короли тоже не были готовы ее принять.) Не способствовал развитию коммерции и категорический запрет ростовщичества. То есть не было стимула для развития банковского дела, и его величество Кредит не мог начать свою благотворную деятельность. Недаром исламские банки появились совсем недавно. Но и по сию пору они вынуждены приспосабливать всю свою деятельность к строгим нормам исламского права — шариата. В этом их сила — они привлекательны для миллионов мусульман, все больше нуждающихся в