– Что случилось?

– Она забеременела. Сначала я пришел в восторг, затем подсчитал. Время не сходилось. Ребенок не мог быть моим.

– Уверен?

– Конечно. Она меня обманывала.

В голосе Снауча слышна боль. И гнев.

Мартин молча ждет продолжения.

– И все равно я ее любил, все равно думал на ней жениться, однако мне хотелось знать, чей это ребенок. Она отказывалась говорить. Через несколько дней я напился и вышел из себя. Кэти еще больше подлила масла в огонь, и я предъявил ей ультиматум: либо признаешься, кто отец ребенка, либо все кончено и я всему городу рассказываю о твоей измене. Она принялась на меня орать, и я ответил тем же, только громче. Кончилось тем, что я назвал ее шлюхой. И после этого – все. Больше никаких отношений. Не успел я опомниться, как она обвинила меня в изнасиловании.

– Не знаю, стоит ли тебе верить.

– Почему бы и нет?

– Слишком уж мстительно с ее стороны: ложно обвинить жениха в изнасиловании, тем более, если она сама тебе изменила.

– Так любой подумает, верно? Вероятно, она испугалась огласки, клейма неразборчивой в связях изменщицы, и запаниковала. Наверное, хотела, чтобы я уступил, женился на ней, принял ребенка за своего и не поминал прошлое. Но после того, как она пошла в полицию, об этом не могло быть и речи. Конечно, они разобрались. Против меня не было никаких доказательств, в полиции умеют считать не хуже других.

Я покинул город. Вернулся в Мельбурн доучиваться. Пытался ее забыть. Я и раньше-то о Риверсенде особо не думал, а после этого видеть его не мог. Однако Кэтрин стояла на своем, чернила мое имя перед всяким, кто соглашался слушать. В конце концов, вмешался отец. Помог открыть ей книжный, выделил пособие, обещал поддерживать ее с маленькой Мандалай, если она прекратит поливать меня грязью. Моя мать скандала не пережила, он разбил ей сердце. Умерла год или два спустя. После этого я виделся с отцом только в Мельбурне и никогда сюда не возвращался.

– Ты был женат?

– После такого? Нет. Все мои последующие отношения длились не дольше трех месяцев. Так и не научился никому доверять. Ты не представляешь, как глубоко она меня ранила, как сильно подорвала мою веру в людей. Нет, я никогда не женился и так и не стал отцом.

– А сюда тогда почему вернулся?

– Не мог выбросить ее из головы.

Снауч отпивает еще вина. Взгляд устремлен во мрак, словно там можно уловить проблеск его обворожительной молодой невесты. Мартин молчит, и в конце концов Снауч возобновляет рассказ:

– Бывает, с возрастом прошлое давит все сильнее, так что в итоге ты начинаешь бо́льшую часть времени проводить в нем. По ночам она приходила ко мне во снах. Не всегда, но довольно часто. Иногда, освобожденная бессознательным, она оказывалась той Кэти, с которой я только познакомился, и снова похищала мое сердце… совершенная, золотая, восхитительная! Проснувшись, я понимал, что до сих пор ее люблю. Такие дни были хуже всего. Я выходил в город и бродил в отчаянии, только бы изгнать мысли о ней. Вел себя, как те бедные солдаты, что когда-то любили этот винный салун. Все равно не помогало, и в итоге я вернулся сюда.

Разумеется, она отказывалась меня видеть. Слишком глубокой, старой и непробиваемой была ее ненависть ко мне. Но я отыскал это место, мое убежище. Роль местного бродяги-алкаша мне шла… собственно, играть особо не требовалось, я почти стал им. Горожане получили повод меня не замечать, оставили в покое. Я сидел здесь и время от времени видел Кэти, когда та уходила или приходила. Конечно, она постарела, но не так, чтобы сильно. К тому же с прежними друзьями, с прежними любимыми, с теми, кого ты знал во времена юности, порой бывает так, что встречаешь их через много лет, и вроде бы человек изменился, но для тебя тот же. Ты словно не замечаешь лишний вес и морщины, тусклые глаза и обрюзгшие лица. Видишь этих людей молодыми и полными жизненных сил. Вот и Кэти виделась мне такой же, как до нашего разрыва. Выйдет за дверь своего магазина – и для меня она снова двадцатилетняя. А однажды… однажды я увидел ее девочку, Мандалай, когда та вернулась из университета. Хотя нет, какая там девочка… молодая женщина. Вылитая копия своей матери в юности. У меня перехватило дыхание. Я сидел здесь и плакал.

В конце концов, я все-таки с ней поговорил, с Кэти то есть. Она лежала в беллингтонской больнице. Мандалай не пускала меня в палату, думала, я расстрою ее мать, но там еще был священник. Свифт понял и позднее помог увидеться с Кэти. Она сказала: «Мы не будем говорить о прошлом, Харли. Ни слова. Просто подержи меня за руку». Я подчинился. Мы сидели, держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Кэти выглядела ужасно, вся такая измученная, но глаза оставались прежними. Так же сияли. И, Мартин, она смотрела на меня с теплотой. Без упрека. А неделю спустя умерла. Я не смог пойти на похороны, но это не имело значения. Мы с ней примирились. Хотя, насколько знаю, она так и не отреклась от своих обвинений, я до сих пор персона нон грата, городское чудовище. – Снауч замолкает, уходя в себя, отпивает еще вина. – А теперь я думаю, что действительно пора уезжать. Даже после того, как полиция заявит о моей непричастности, люди все равно будут думать, что это я сбросил тех бедняжек в запруду. Жаль. Впервые «Истоки» начали казаться домом. И мне нравится здесь, в винном салуне. Сижу вот в темноте и размышляю, насколько иначе могла бы сложиться наша жизнь.

Мартину становится жаль старика, однако не настолько, чтобы позабыть о его угрозах. Поэтому он старается, чтобы в голосе не проскользнул даже намек на сочувствие.

– Почему ты хочешь примириться с Мэнди, если она даже не твоя дочь?

– Потому что я старик и о многом сожалею. Докторам не нравится то, что я сделал со своей печенью. Рано или поздно я умру. Я сижу здесь и размышляю, насколько иначе могла бы сложиться наша жизнь, если бы я не настаивал на правде, а женился на Кэтрин и сохранил ее тайну. Мэнди выросла бы как моя дочь, у нас с Кэти родились бы собственные дети. Все могло бы обернуться совсем по-другому. Мэнди – последняя крупица былого, единственное, что я в силах спасти.

– Харли, я не знаю, что делать. Она любила мать и не поверит на слово ни тебе, ни мне, ни кому-то еще, если та говорила обратное.

– Я хочу, чтобы ты убедил Мэнди пройти тест на ДНК.

– Что?

– Это докажет, что я не ее отец. Передай, что, если она согласится, я, вне зависимости от результата, уеду из Риверсенда.

Наступает тишина. Предложение Снауча витает в воздухе.

– Харли, ты кому-нибудь еще об этом рассказывал?

– Нет, приятель. После того как вернулся, ни одной живой душе. Только тебе. Тебе и Байрону Свифту.

– Байрону Свифту?

– Мартин, он был священником.

Оба сидят в тишине. Мартин допивает вино, встает на ноги.

– Ладно, Харли. Я посмотрю, чем могу помочь.

Мартин почти доходит до двери, и вдруг старик, который теперь выглядит не таким уж и стариком, его окликает: