Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Думаю, ты ошибаешься.
Мартин оставляет Джейми наедине с его мыслями и направляется к Хей-роуд. Машина стоит у боулинг-клуба, он вернется в мотель пешком. Все в этом городе расположено относительно близко. Сразу после приезда компактность воспринималась как плюс, а теперь вызывает чуть ли не клаустрофобию. В сравнении с необъятной здешней равниной городок кажется крохотным, будто какой-нибудь атолл, упорно размываемый океаном. Пробыл в Риверсенде почти неделю и уже знаешь здесь каждую улицу, каждое лицо. Интересно, каково жить в таком городке? Быть юным и жить в таком городке? Каждый день все та же удушающая жара, то же неизбежное знание всего и вся, та же утомительная предсказуемость. Даже Беллингтон с его водой и удобствами подмигивает и манит, будто мираж по ту сторону пустыни.
«Так почему этот городишко стал для меня как заноза под кожей? – думает Мартин. – Какое мне до него дело? Я словно волонтер одной из этих странных программ «Усынови шоссе»[32]. «Усынови уголок ада». Почему бы и нет?»
Мартин задумчиво бредет по Хей-роуд, залитой странным оранжевым светом. Несмотря на длинные лунные тени, асфальт под ногами до сих пор пышет жаром. Окатив желтым сиянием фар, мимо проезжает фермерский пикап с ущербно-шумным глушителем и, свернув налево, исчезает за Т-образным перекрестком, после чего тишина кажется еще глубже. Мартин снова совершенно один на главной улице Риверсенда.
Он опять стоит перед книжным, тот темен и закрыт. Придется возвращаться в мотель.
Но что это? Не проблеск ли света?
Мартин обшаривает взглядом линию магазинов.
Ничего, только темнота. Вероятно, померещилось, следствие усталости и текилы.
Нет, снова мигнуло. В винном салуне.
Он переходит улицу, перебирается через канаву и заглядывает сквозь заколоченное окно.
Свеча, тень, блик на стакане. Снауч.
В проходе между зданиями черным-черно. Светя экраном телефона, Мартин пробирается между битых бутылок и ненужных газет к боковой двери и поворачивает ручку. Раздается пронзительный жалобный скрип петель. Харли Снауч не в баре. Он сидит за столиком в компании бутылки и книги, выхваченный из темноты мягким сиянием керосинки, что на старой проволочной вешалке низко спускается со стропил. Защищая глаза от света лампы, старик вскидывает голову, чтобы глянуть, кто вторгся в его убежище.
– А, Хемингуэй. Добро пожаловать, возьми себе какой-нибудь стул.
Мартин входит в круг света и присаживается за столик. Снауч сбрил седую бороду и вымыл волосы, отчего сразу помолодел на много лет. Возможно, дело в лестном освещении, но сейчас он выглядит почти ровесником. На столе два стакана – один пустой, второй полный – и бутылка во всегдашнем коричневатом пакете.
Снауч наливает во второй стакан красного вина. Темного, густого.
– На, выпей. Думал, ты раньше появишься.
Мартин осторожно отпивает. Как ни странно, вино вполне приличное, по крайней мере, на фоне текилы Джейми Ландерса.
Снауч весело фыркает.
– А ты чего ожидал? Думал, кошачьей мочи налью?
– В последний раз мне именно ее и налили. Почему я должен ожидать другого?
Мартин вынимает бутылку из пакета.
Ну конечно, «Пенфолдс»[33].
Снауч ухмыляется, как проказливый школьник, молодея на глазах.
– Мартин, даже у спившихся оболтусов есть свои стандарты.
– Но ты, Харли, ведь не такой уж оболтус. Я видел твой дом до того, как он сгорел, помнишь?
Снауч улыбается, не скрывая довольства собой.
– Вот что я тебе скажу, Мартин: самые законченные оболтусы, каких я знал, были хорошо упакованы. Богатенькие подонки. У меня в школе они, считай, и учились.
– В какой ты учился?
– Джилонгская грамматическая[34].
– Теперь понятно. Объясняет аристократичный акцент и манеру выражаться.
Вновь улыбнувшись, Снауч отпивает добрый глоток вина.
Мартин переходит к делу:
– Почему тебя не заподозрили в убийстве тех двух автостопщиц?
– У меня железное алиби.
– Какое?
– Я лежал в мельбурнской больнице. Целых две недели. Пневмония. Все на свете пропустил. И то, как священник обрушил на свою паству кары небесные, и то, как некий урод сбросил в мою запруду тела. Время было выбрано зашибись. Ничего не происходит годами и тут – нате! – когда что-то случилось, я плашмя лежу в Мельбурне. На глазах у кучи свидетелей, все задокументировано.
– Так я тебе и поверил!
– У полиции на мой счет никаких сомнений. Если пытаешься разобраться, кто убил девушек, я последний подозреваемый.
– Приятно слышать, но тебя не назовешь надежным источником.
– Почему? Я был вполне надежным, когда ты последний раз сюда приходил. Сказал тебе, что не сделал ничего дурного. Что не сидел в тюрьме. А в «Истоках» сказал, что никого не насиловал. Но тебе все равно захотелось опубликовать обратное. Расписал все погромче и с еще большим шумом тиснул на заглавных страницах. Нет чтобы прислушаться. Может, хоть теперь прислушаешься.
Мартин молчит, опешив от спокойного отпора. Вино, приятное еще мгновение назад, утратило весь свой аромат.
– Что ты собираешься делать? – с упавшим сердцем спрашивает он.
Снауч смотрит ему прямо в глаза, и это взгляд не опустившего пьянчуги, а скорее хищника.
– Подумываю, не засудить ли на хрен тебя, твою газетенку и всех, кто каким-то боком причастен к твоей клевете. Можно сорвать такой куш, что до конца жизни на хорошее вино хватит.
– Удачи, – с напускной храбростью бросает Мартин. – Гражданское дело не уголовное, доказывать требуют куда меньше. Твоя репутация и без того была подмоченной. К тому же у нас очень хорошие адвокаты.
Снауч лишь фыркает.
– Вот как? – Он с волчьей улыбкой откидывается на спинку стула. – Ты не хуже моего знаешь, что ничего у вас не выйдет. А если каким-то чудом получится… газета, возможно, и выкрутится, но не ты. Ты написал статью, ты неверно истолковал факты. Тебе крышка.
Сидя за столом в круге света от лампы, Мартин чувствует себя словно в покерной игре с высокими ставками. Он раздал себе дерьмовые карты, и вот приходится выкладывать их на стол.
– Харли, я спас тебе жизнь… точнее, мы с Хаус-Джонсом.