– Мне не нужно, чтобы ты говорил, что заботишься обо мне, – сказала я наконец. – Две ночи назад ты обнимал меня рыдающую. Кажется, я даже высморкалась тебе в рубашку. Я не прошу у тебя ничего, кроме того, как вернуть твою благосклонность, даже если я некрасиво расплачусь.

Он глубоко вздохнул и наклонился вперед, уткнувшись лицом в мою шею, как смущенный ребенок. Его горячее дыхание что-то разбудило под моей кожей. Мои руки скользнули вниз по изогнутым мышцам его рук и сомкнулись в его жилистых пальцах. Солнце стояло уже низко над горизонтом, и тонкая пелена облаков окрашивала его в бледно-мандариновый цвет. Облака словно плавали в море голубой джинсовой ткани. Гас поднял голову и снова посмотрел мне в глаза, а свет лился большими полосами сквозь разрывы в движущихся облаках, создавая на его лице разные оттенки.

Это был беззастенчивый момент уютного молчания. Если бы я описывала его в своем романе, то могла бы ненароком и пройти мимо. Но тогда я была бы неправа, потому что здесь – в этот момент, когда ничего не происходит и у нас наконец закончились темы для разговора, – я поняла, как сильно мне нравится Гас Эверетт и как много он для меня значит. За последние три дня мы и так столько всего выпустили на волю, но я знала одно – со временем всплывет еще больше. И впервые за год я не чувствовала себя переполненной эмоциями и загнанной в угол. Меня больше не травмировали его слова. Я чувствовала себя немного опустошенной и совсем-совсем легкой.

Вот оно, счастье. Оно не в головокружении, не в чрезмерной радости, но в том постоянном, устойчивом уровне счастья, которое в лучшие периоды жизни находится подо всем остальным – между вами и миром, в котором вы живете.

Я была счастлива просто от одной близости с Гасом, даже понимая, что это ненадолго. Уже этого было достаточно, чтобы поверить, что когда-нибудь моя жизнь снова наладится. Может быть, я уже и не стану совсем такой, какой была до смерти папы, но жизнь снова станет почти так же надежной и безопасной.

И я чувствовала боль, которая неизбежно останется со мной, когда это единение между мной и Гасом разрушится. Я стояла и уже представляла себе все те ощущения в животе и ладонях, которые испытывала в те моменты, когда мне приходилось отрываться от Гаса. Это лишний раз напоминало мне, как хорошо стоять здесь с ним вот так, но на этот раз я не питала иллюзий, что терпение станет достойным ответом.

Я хотела удержать Гаса, хоть на какое-то время. Словно соглашаясь со мной, Гас сжал мои руки в своих.

– Да, ты все знаешь, – сказал он.

Это был почти шепот – нежный и одновременно грубый, как и сам Гас.

– Я буду переживать за тебя.

– Да, – ответила я ему, – я знаю.

Мандариновый свет солнца сверкал на его зубах, когда он улыбался, углубляя тени в его столь редко видимых ямочках на щеках. Пока мы стоим здесь, ничего не случится вокруг нас.

«У меня две новости и обе плохие», – написала мне Шади на следующее утро.

«И какую из них я должна услышать первой???» – пошутила я в ответ, осторожно садясь на диване. Будить Гаса я не хотела. Нельзя сказать, чтобы мы заснули на одном диване. Прошлой ночью я практически не спала, и мне пришлось уговаривать себя заснуть.

Впервые с тех пор, как начали встречаться, мы рискнули окунуться в мир киномарафонов и, конечно, выпивки. «Твой выбор, потом мой выбор», – предложил Гас.

Вот так мы закончили просмотры и обсуждения фильмов «Пока ты спал», «Трамвай “Желание”», «Пираты Карибского моря 3» (в наказание за то, что он заставил меня смотреть «Трамвай “Желание”») и «Блеск» с Мэрайей Кэри (по мере того как мы все глубже погружались в безумие). После всего этого было трудно успокоиться.

Гас предложил поставить еще «Окно во двор», и незадолго до того, как первые лучи солнца пробились в окна, мы наконец перестали болтать. Мы очень тихо лежали на противоположных концах дивана, спутавшись ногами посередине – так и заснули.

В доме было холодно. Я оставила окна открытыми – они запотевали, когда температура воздуха начинала с утра медленно подниматься. Гас лежал сжавшись, почти в позе эмбриона, одеяло беспорядочно накрутилось вокруг него, поэтому я накрыла его вторым, своим, одеялом. И тихо прокралась на кухню, чтобы включить конфорку под чайником.

Было тихое в голубом зареве утро. Если солнце и взошло, то оно уже было в пелене тумана. Как можно тише я вытащила из ящика пакетик молотого кофе и френч-пресс.

Этот ритуал показался мне совсем другим, чем в то первое утро, когда я только приехала, – то ли более обычным, то ли более священным. Уже неделю как я начала чувствовать этот дом как свой собственный. У меня в руке завибрировал телефон.

«Я влюбилась», – написала Шади.

«В Зачарованную Шляпу?» – спросила я, чувствуя, как трепещет мое сердце. Шади всегда была самой лучшей подругой, но влюбленная Шади… это было что-то волшебное. Неожиданно для всех и для самой себя она изменялась, а может быть, наконец становилась собой, еще более дикой и… мудрой. Любовь зажигала мою лучшую подругу изнутри, и даже если при каждой неудаче ее сердце и разбивалось, Шади все равно никогда не закрывалась от мира. Каждый раз, когда она снова влюблялась, ее радость, казалось, переполняла ее и меня, и весь мир в целом.

«Ну, разумеется в него. – Я даже не дождалась ответа. – Давай, выкладывай мне все!»

«Ну, – начала Шади. – Я даже не знаю как рассказать! Мы просто проводили вместе каждый вечер, я даже понравилась его лучшему другу, а он понравился мне. В ту ночь мы не спали буквально до рассвета, а потом Шляпа отошел в ванную, и его друг мне сказал: «Будь осторожна с ним, он от тебя без ума», а я ему: «Хах, я тоже!» Так что у меня еще одна плохая новость».

«Ты уже писала об этом, – ответила я. – Давай дальше».

«Он хочет, чтобы я навестила его семью…»

«Да, это ужасно, – согласилась я. – А что, если они хорошие? Что, если они заставят тебя играть в «Уно» и пить виски с колой на их веранде???!»

«Ну, – написала Шади, – он хочет, чтобы я поехала уже на этой неделе. На День независимости».

Я уставилась на эти слова, не зная, что ответить. С одной стороны, я уже месяц жила на личном острове Гаса Эверетта и ни разу не слегла ни от степного безумия, ни от хижинной лихорадки. С другой стороны, прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я видела Шади, и я откровенно скучала по ней. У нас с Гасом был тот вариант пьянящей и быстроразвивающейся формы дружбы, который часто случается после совместных ночевок в лагерях и ознакомительной недели в колледже. Но с Шади у меня была многолетняя история дружбы. Мы с Шади могли бы говорить о чем угодно, не прибегая к уточнению контекста. Нет, не то чтобы стиль общения Гаса требовал от меня особенного пояснения контекста. Просто кусочки жизни, которыми он делился со мной, слишком постепенно встраивались в свою структуру, пока мы общались. С каждым днем я видела мир Гаса все отчетливее, а когда ложилась спать, то с нетерпением ждала утра, когда встречу Гаса снова.