во лжи. Но нужно заставить ее понять, что то, чем она занималась все эти годы, грозит уничтожить Саванну. Если будет необходимо, покажи ей вот это. – Он вытащил из кармана несколько фотографий фермы на краю озера с умело выбранной композицией.

– Какая идиллия! – сказала Констанс.

Она развернула листок, прочитала его раз, другой и с недоверием подняла голову.

– Эти вопросы… они безумны. Ты в самом деле…

– Я понимаю, как это выглядит, – оборвал ее Пендергаст. – Но если я не ошибся, Фрост они безумными не покажутся.

Взяв Констанс за другую руку, он говорил тихо и настойчиво несколько минут подряд. Замешательство Констанс все росло и росло, пока не обернулось полным ошеломлением. Очевидно, ее опекуна терзала всепоглощающая загадка. Рука, накрывшая ее ладонь, казалась просто ледяной.

– Будь с ней помягче, насколько возможно, – продолжал Пендергаст. – Но эти вопросы нужно задать властно… И ты не должна покидать ее комнату, пока не уверишься, что она сказала правду.

– Это не похоже на рецепт укрепления общности, – заметила Констанс.

– Эти ответы важнее любой общности! – взорвался раздражением и нетерпением Пендергаст, а затем отвернулся, впервые на памяти Констанс густо покраснев.

Констанс сама высвободила руку, которую он никак не желал отпускать, и тут же встала.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Я не могу просить о большем, – ответил Пендергаст после паузы. – Просто обещаю тебе, что…

Не дожидаясь конца фразы, Констанс повернулась и вышла из маленькой комнаты. Через мгновение ее каблучки простучали по мраморному полу прихожей, открылась и захлопнулась дверь, а затем осталась одна тишина.

48

Сгущались сумерки. Уэллстоун сидел в машине возле трехэтажного кирпичного склада, в котором Бэттс и его съемочная группа арендовали верхний этаж. Неожиданно он осознал, что приехал сюда, не имея никаких планов, никакой цели, только под влиянием тлеющей ненависти, смешанной с чувством разочарования и унижения. Этот сукин сын каждый раз переигрывал его, но не потому, что был таким уж умным, а за счет низкого коварства прирожденного бандита.

Склад был очаровательным старым зданием – насколько может быть очаровательным склад – в исторической части Саванны за полдюжины кварталов от «Йе Слип». Как это мило, что Бэттс мог позволить себе и спальные номера, и оборудованную студию. Уэллстоуна раздражала сама мысль о том, что Бэттс добился такого уровня финансирования, да и любого финансирования вообще. Печальное подтверждение того, как наивны люди, как их невежество, недостаток образования и доверчивость позволяют циничным мошенникам загребать деньги лопатой.

Мысли о Бэттсе вызвали в памяти ощущение растекающегося по шее суфле, а эти воспоминания привели к новой волне возмущения. Если бы только он добыл карты памяти с фальшивыми, заранее загруженными изображениями, то покончил бы с Бэттсом раз и навсегда. А заодно и выставил Мюллера шарлатаном, каковым тот на самом деле и был. Просто невероятно, как быстро обрели популярность эти три якобы демона с фотографий, которые Мюллер разослал по блютусу прессе. Если бы Уэллстоун мог доказать, что они фальшивые, если бы мог предъявить карты памяти с жуткими изображениями до того, как Мюллер совместил их с только что отснятыми снимками, это открыло бы ему дорогу на все утренние шоу Америки.

Не стоило удивляться тому, что Файетт опростоволосилась. Разумеется, так и должно было случиться. Однако и его собственный, так тщательно продуманный план заполучить камеру Мюллера тоже провалился. Уэллстоун не представлял, как и когда может представиться еще одна такая возможность. У него не осталось никаких вариантов.

Горькие размышления Уэллстоуна прервала группа людей, вышедшая из здания. Бэттс и Мюллер были среди них. Они разместились в припаркованных у входа двух белых фургонах – на этот раз от «Убер». Возможно, они собрались куда-то на съемки. Самодовольные лица Бэттса и Мюллера лишь обострили в Уэллстоуне чувства стыда и озлобления. Эти карты памяти были его билетом в будущее, и они находились сейчас так близко – Мюллер нес свой кофр, – что Уэллстоун мог бы дотянуться до них. Неужели он угодил в типичную ловушку, когда журналист оказывается лично вовлеченным в историю, которую рассказывает?

Из склада вышла еще одна группа во главе с симпатичной женщиной-оператором. Они тащили камеры и оборудование. Тот мускулистый мерзавец, который толкнул Уэллстоуна в ресторане, погрузил все во второй фургон и захлопнул дверцу. Смеясь и болтая, они забрались в машину.

Любопытство Уэллстоуна возросло еще больше. Бэттс едет снимать. Но почему ночью? Зачем такая спешка? Ничего похожего на новое убийство в городе не произошло… По крайней мере, Уэллстоун о таком не слышал.

Почти не раздумывая, он завел двигатель. Фургоны под визг колес рванули с места. Через мгновение машина Уэллстоуна отъехала от тротуара и двинулась следом.

49

Уэллстоун ехал за фургонами по узким улицам Саванны, объезжая полицейские ограждения, вызванные каким-то политическим митингом, пока все три машины не добрались до свободной Скидэвей-роуд. Он догадывался, что съемочная группа направляется на кладбище, и через пару минут фургоны действительно свернули на Бонавентура-роуд и заехали на парковку кладбищенского центра обслуживания. Уэллстоун проехал мимо каменных ворот и остановился в соседнем переулке. Он взял свой «Кэнон» с двухсотмиллиметровым телескопическим объективом и пешком вернулся ко входу. Фургоны уже покинули парковку и теперь медленно продвигались по гравийным дорожкам вглубь кладбища. Они исчезли за дубами, но Уэллстоуна это не беспокоило: он не сомневался, что Бэттс направляется на то же самое место, что и раньше, – туда, где пропал мальчишка.

Был чудесный вечер, угасающий солнечный свет бросал длинные тени на немые надгробия. Но Уэллстоун пребывал не в том настроении, чтобы наслаждаться покоем. Это был его последний шанс. Он собирался охотиться за этими негодяями, пока не добудет данные, разоблачающие мошенников.

Кладбище было обширным, и он прошел почти полмили, прежде чем снова увидел фургоны. Они стояли там, где и ожидал Уэллстоун, – у дальнего конца аллеи в старой части кладбища. Он осторожно приблизился. Ни туристов, ни прочих посетителей он не заметил. Кладбище казалось пустынным. Обычно его закрывали с заходом солнца, но Бэттс, вероятно, добился разрешения на ночные съемки.

Подойдя еще ближе, Уэллстоун понял, что ни в фургонах, ни вокруг них никого нет. Ограждающие ленты уже сняли с места преступления, и в этом уголке кладбища снова царили безлюдье и запустение. Но где же Бэттс и его группа? Уэллстоун заметил ангела с поднятой рукой на надгробии, возле которого все и случилось, но и там тоже никого не было видно.

Он остановился и прислушался. И на этот раз различил в сгустившейся тишине доносящиеся из зарослей позади ангела слабые голоса.