– Да, правда нравится.

– Ты приехала сюда из-за того жалкого типа, своего бойфренда, и вот опять.

Всегда обожала, что дед так бескомпромиссно прямолинеен.

– Все верно, даже чересчур, – пробормотала я и поднесла стакан к губам. Чувствовала ли я себя хуже от этого? В отличие от истории с Марком, сейчас удар по самоуважению был слабее, но в большей степени задето сердце. Потеря самоуважения лечится злостью. А вот разбитое сердце… виски, разговорами с дедушкой и ждущими моего возвращения домой мамами.

Боже мой, как же мне их сейчас не хватало.

– Любить – это не преступление, знаешь ли, – сказал он.

Это привлекло мое внимание. Дед всю жизнь проработал бригадиром в грузовом порту и неплохо зарабатывал, но то была тяжелая работа, которая при этом требовала от человека минимум эмоций.

– Знаю, – честно ответила я. – Просто чувствую себя ужасно, потому что с Дженсеном это продолжалось так недолго. Потому что хотя это и длилось всего две недели, он был по-настоящему замечательным. Добрым и внимательным. Он будет очень хорош для кого-то еще. Жаль, что эта кто-то не я.

– Никогда не знаешь, как все получится. Мы с Пег прожили вместе пятьдесят семь лет, – тихо сказал дедушка. – Она никогда всерьез не думала, что в итоге будет со мной, но так оно и вышло.

Я никогда не слышала историю знакомства родителей Коко, и дрожь в его голосе застала меня врасплох:

– Где вы познакомились?

– Она работала за стойкой в кафе ее отца, – покрутив в руке стакан, он наблюдал, как плещется янтарная жидкость. – Я заказал солодовый коктейль и потом смотрел, как она берет металлическую ложку, черпает мороженое, добавляет солод. Никогда не видел ничего подобного – ее движения меня просто завораживали.

Я замерла, боясь его перебить, потому что складывалось впечатление, что он рассказывает важнейшие вещи, которые помогут мне лучше понять, какие чувства я испытывала, а какие нет. Благодаря чему мои мучения прекратятся.

– Она протянула мне стакан. Я заплатил. А когда она давала мне сдачу, я сказал: «Я хочу, чтобы в день нашей свадьбы ты сделала такую же прическу». До этого я ни разу с ней не встречался, но почему-то был в этом уверен. Ничего подобного я бы никогда не сказал другой девушке. И больше ни разу за все наши пятьдесят семь лет вместе не говорил ей, что носить или что делать. Но в тот день мне хотелось, чтобы когда станет моей женой, она выглядела именно так.

Сделав глоток, он поставил стакан на широкий подлокотник кресла.

– С того дня я не видел ее почти год, ты знала об этом?

Я покачала головой.

– Вообще никогда не слышала эту историю.

– Верно, – кивнув, ответил он. – Оказалось, что почти сразу она уехала в колледж. А когда приехала на лето, за ней по пятам, словно щенок, ходил один напомаженный тип. Хотя винить-то мне его не в чем. Но когда она увидела меня, а я многозначительно при этом посмотрел на ее волосы, которые она по-прежнему укладывала таким же образом, она улыбнулась. И, думаю, это многое определило. Следующим летом мы поженились. А когда Пег умерла, я постоянно вспоминал тот первый день. Словно мой мозг не мог переключиться на что-то другое. Я не помню, как выглядели ее волосы за несколько дней до смерти, но какая у нее была прическа в день нашего знакомства, забыть невозможно.

За всю свою жизнь мне не доводилось слышать, чтобы дед говорил так много. Обычно мне доставалась немалая, в общем-то, часть его внимания, по сравнению с остальной семьей, но чтобы вот так – я молчала, а он говорил…

Оглядев меня, он добавил:

– Поначалу любовь – это телесное. И тебе все мало. Многим нравится говорить, что сильное увлечение – это и есть любовь, но все мы знаем, что это не так. Увлечение должно трансформироваться в нечто иное. Пег стала частью меня. Мысль, что ты становишься единым целым с другим человеком, звучит глупо, но так оно и есть. Я не мог прийти в новый ресторан и не поинтересоваться, понравились ли ей яйца Бенедикт. Не мог налить себе пива, не прихватив для нее кувшин холодного чая, – он глубоко вздохнул и посмотрел на улицу перед нами. – Я не мог пойти спать, не думая о том, что она будет рядом со мной в кровати.

Я положила руку на его грубую ладонь.

– И сейчас, – продолжил он еще тише, – без нее стало тяжело. Очень тяжело. Но в нашем прошлом я не изменил бы ни единой чертовой детали. Тогда, в тот день в кафе, в ответ на мои слова Пег так широко улыбнулась. В ту секунду она хотела того же, даже когда потом дела и новые заботы притупили ее желание. Но то влечение росло и росло, и превратилось в нечто совершенно другое. В нечто лучшее, – он повернулся ко мне. – Твоя мама Колин это отлично понимала. Знаю, я не всегда понимал ее выбор, но могу сказать, что она любит Лесли так же, как и я твою бабушку.

Я почувствовала, как к глазам подступили слезы, и подумала, что Коко много отдала бы за то, чтобы услышать эти слова от своего отца.

– Того же я хочу и для тебя, Пиппс. Хочу, чтобы ты встретила парня, который при первой встрече заметит в тебе абсолютно все и в ужасе поймет, что потерял, если тебя уже не будет рядом.

* * *

Когда в начале седьмого в среду я постучала в дверь, открыл Уилл, но Ханна оказалась неподалеку и вприпрыжку неслась по коридору с огромной собакой песочного цвета.

– Пиппа! – пропела она, сгребая меня в объятия.

Встав на задние лапы и положив передние Ханне на спину, к нам присоединилась собака, чуть не свалив всех на пол.

– У вас есть собака? – спросила я и наклонилась почесать ей за ухом, когда Ханна отошла в сторону.

– Это Пенроуз! На день рождения Анны и поездку мы отвезли ее к моим родителям, – она дала собаке команду лежать, и после того как Пенроуз послушно легла, из кармана своего кардигана Ханна достала лакомство. – Сейчас ей год, но мы все еще работаем над некоторыми моментами, – она криво улыбнулась Уиллу, который стоял за моей спиной.

– Я так полагаю, она названа так в честь математика? – широко улыбаясь, уточнила я.

– Да! Наконец-то, хоть кто-то оценил! – она развернулась и повела меня на кухню. – Пойдем. Я страшно голодная.

Поскольку я была тут дважды, дом мне уже знаком. Но сейчас здесь было более… уютно, хотя не носилась толпа визжащей малышни и в воздухе уже не витало предвкушение долгожданного отпуска. Вместо этого то тут, то там были следы присутствия Ханны и Уилла: прислоненная к лестничным перилам сумка для ноутбука Ханны, письменный стол домашнего офиса Уилла стоял прямо в коридоре, заваленный документами, медицинскими журналами и стикерами с напоминаниями. У двери рядышком стояли две пары беговых кроссовок. На небольшом столике в прихожей лежала пачка еще не вскрытых писем. А с кухни доносился густой аромат соуса маринара и горячего сыра. Крепко меня обняв, Уилл вернулся к салату, который делал на кухонном островке.

И да, больше никаких гостей, приглашенных на этот ужин, не было. На кухне были только мы четверо: Уилл, Ханна, я и виляющая хвостом прелестная Пенроуз.