и безрезультатных попыток добиться мира, которые не принесли ничего, но только ухудшили положение, поддержал намерение Того.

«Кроме того, — предупредил Хирохито, — если страна не в состоянии больше продолжать борьбу и противостоять такому оружию, Япония не должна упускать мирного шанса. Не следует и дальше продолжать тщетные попытки добиться более выгодных условий капитуляции. Слишком слаба надежда на это, поэтому все усилия должны сосредоточиться на быстром окончании войны». Затем он добавил: «Передайте мое мнение премьер-министру».

Того зашел к Кидо и поговорил с ним; еще раз обдумав слова императора, он решительно поспешил на встречу с премьером, чтобы добиться от него окончательного решения. Адмирал Судзуки в своей резиденции, как обычно об этом говорили люди в его окружении, «мерил шагами шканцы». Судзуки выслушал внимательно рассказ Того о размышлениях императора. Он вызвал секретаря кабинета Сакомидзу, когда Того потребовал немедленного созыва Высшего совета по руководству войной. Премьер позвонил оставшимся членам «Большой шестерки» и выяснил, что не все ее участники были на месте и собрать их можно было только утром следующего дня. Заседание Совета было намечено на 10:30 утра в бомбоубежище в резиденции премьера.

Время быстро утекало, а в Москве посол Сато наконец-то получил возможность встретиться с народным комиссаром иностранных дел СССР Молотовым. В этот раз он верил в положительный ответ России на просьбу императора принять у себя миссию Коноэ. В приподнятом настроении Сато вошел в кабинет Молотова точно в назначенное время. Зная лишь ограниченное число русских слов, Сато тепло приветствовал Молотова после его возвращения из Потсдама. Но Молотов резко прервал его и, указав рукой на стул и предложив сесть, сказал, что у него есть для посла важное сообщение. Вслед за этим он зачитал Акт об объявлении войны, начало которой предполагалось в полночь этого дня.

Японский посол подавил эмоции и спокойно упомянул, что между двумя странами все еще существует Пакт о нейтралитете. Сато попросил Молотова дать ему гарантии, что в течение ближайших шести часов он сможет связаться с Токио и сообщить по телеграфу о начале войны. «Конечно, — ответил Молотов, — вы имеете право это сделать. Вы можете послать зашифрованное сообщение».

Сато, истинный джентльмен и дипломат, поднялся с места. «Я был послом в вашей стране в последние три года в разгар войны….Я благодарен за доброжелательность и гостеприимство вашего правительства, которое позволило мне оставаться в Москве в это тяжелое время. Действительно, это очень печально, что нам придется расстаться врагами. Но ничего сделать уже нельзя. Надеюсь, что мы можем на прощание обменяться рукопожатием, которое может быть последним».

Пожимая руку Сато, Молотов ответил: «Я, как и мое правительство, особенно ценю ваши усилия, которые помогли нам поддерживать добрые и дружественные отношения между нашими странами вплоть до сегодняшнего дня. Теперь я говорю вам до свидания». На этом они расстались.

В какой степени эта трогательная сцена могла быть выражением циничной иронии со стороны Молотова, судить сложно. Есть свидетельство, что телеграмма Сато в Токио об объявлении войны Советами так и не дошла до Японии. Фактически в последнем сообщении посла в Токио говорилось о том, что он собирается встретиться с Молотовым и обсудить миссию Коноэ в 6 часов вечера по московскому времени.

Следующее сообщение из Москвы в Японию было передано через маньчжуро-сибирскую границу, и прозвучало оно на языке многочисленных советских орудий, не допускавшем никаких сомнений.

Глава 13. «Тигры» узнают правду

Наступало утро 10 августа. Кадровый дипломат Сунити Мацумото, второй человек в команде Того в министерстве иностранных дел, уже больше суток был на ногах. Он только что отправил японским посланникам в Швейцарии и Швеции послание с предложением о капитуляции с целью дальнейшей его передачи союзникам. Мацумото, исполнявший обязанности посла Японии в Индокитае, пока Того не вернул его в Токио и назначил своим заместителем, был убежден, что у Японии не было никаких надежд на победу в войне и что ее трагедия близка к завершению.

Коренастый, излучавший энергию и общительный, он обладал всеми теми чертами, которые у Того отсутствовали: он был приятной внешности, склонен к шутке, открытый и дружелюбный. Однако их взгляды полностью совпадали; они понимали необходимость скорейшей капитуляции. Только что отосланные послания, по мнению Мацумото, непременно поспособствуют окончанию войны в ближайшее время.

Смертельно уставший, он медленно вышел из здания министерства, сел в свой лимузин и поехал в свою временную резиденцию, в дом Рэйнандзаке, поблизости от старого американского посольства, недалеко от дома Кидо в Акасаке. Когда он переступил порог своего дома, построенного в западном стиле, у него была только одна мысль: выспаться. Скинув на стул пиджак и галстук, он уже готовился лечь, когда служанка постучала в дверь: «Генерал Ёсидзуми хочет вас видеть».

Пытаясь сбросить с себя сон, Мацумото раздраженно подумал: «И зачем он только притащился?» Он надел галстук и вышел в гостиную, где его уже ждали. Ёсидзуми выглядел достаточно спокойно, в домашней обстановке он был мягким и приятным человеком. Он занимал ответственную должность начальника Бюро военных дел, которое представляло и защищало интересы армейской верхушки во внутренней политике страны. Ёсидзуми сразу перешел к делу: «Наша инициатива уже реализована?»

Мацумоту кивнул и сообщил, что послания отправлены.

«Я полагал, что следовало бы выдвинуть еще несколько условий. — Генерал нахмурил брови. Затем был применен привычный армейский прием — запугивание. — Мы поставлены вследствие предпринятых вами мер в неловкое положение. Вы отослали ваши предложения, так и не проконсультировавшись прежде с нами».

Но заместитель министра не принял упрека: «Кроме того, что решение было принято на конференции, его реализация была доверена исключительно министру иностранных дел. Более того, решающим фактором было время». На самом деле Мацумото не знал, какая судьба постигла три других условия, выдвинутых военными. Того слишком устал, чтобы еще объяснять их ему. Однако замминистра был твердо убежден, что добавление новых условий сорвало бы переговоры о капитуляции, и он при каждом удобном случае напоминал об этом Того. Мацумота был поставлен в сложное положение. Но он рассказал Ёсидзуми о содержании отправленной ноты и вел себя так, как будто принятие трех добавочных условий было отдано на усмотрение Того.

Ёсидзуми, видя, что уже было слишком поздно и задерживать отправление дипломатической почты было бессмысленным делом, перешел к другому пункту повестки дня: «Нельзя, чтобы эту новость услышали наши бойцы на передовой или общественность внутри страны. Мы потеряем управление войсками, и они могут решиться на действия, которые поставят под угрозу ведение переговоров». Его обеспокоенность не произвела впечатления на Мацумото. «И тогда, — продолжал