– Конечно, нет. Мы не лежим в кровати, прислушиваясь, кто из нас чем занимается. Мой брат волен бродить по дому ночью, если хочет, но я не понимаю, зачем бы он стал это делать. Полагаю, вы размышляете, коммандер, не убил ли кто-то из нас архидьякона. Я не дура и понимаю, куда вы клоните. Так вот. Я не убивала. И не думаю, что это сделал мой брат. Его нельзя назвать человеком дела.

Отец Джон, и без того заметно расстроенный, просто вышел из себя:

– Конечно, я не убивал, Агата. Как ты могла такое подумать?

– Я и не думала. А вот коммандер наверняка. – Она развернулась к Дэлглишу и объявила: – Архидьякон собирался нас выгнать. Он мне сам сказал. Вышвырнуть из этой квартиры.

– Он не мог такого сделать, Агата, – прошептал отец Джон. – Ты, должно быть, неверно его поняла.

– А когда это случилось, мисс Беттертон? – поинтересовался Дэлглиш.

– В последний приезд архидьякона. Утром в понедельник. Я пошла к свинарнику, чтобы попросить у Сертиса овощей. Он очень помогает, когда финансы на исходе. Я уже уходила и тут встретила архидьякона. Подумала, что он тоже пришел за бесплатными овощами или, может, зашел на свиней поглядеть. Я его сразу узнала. Конечно, я не ожидала его увидеть, и, вероятно, была немного резка, когда поздоровалась. Но я не лицемерка и не считаю нужным притворяться, что мне нравятся люди. К тому же я неверующая и не должна проявлять христианское милосердие. И мне никто не сказал, что он приехал в колледж. Почему меня никогда не предупреждают? Я бы и сейчас не узнала, что он приехал, если бы мне не рассказал Рафаэль. – Она обернулась к Дэлглишу: – Полагаю, вы уже познакомились с Рафаэлем Арбетнотом. Очаровательный юноша и такой умный. Он иногда с нами ужинает, и мы вместе читаем по ролям пьесы. Если бы не эти священники, он мог бы стать актером. Ему подвластна любая роль, и он в состоянии сымитировать любой голос. Выдающиеся способности.

– Моя сестра без ума от театра, – объяснил отец Джон. – Раз в семестр они с Рафаэлем ездят в Лондон: с утра ходят по магазинам, обедают, а потом вечером идут на спектакль.

– Я думаю, для него важно периодически выбираться отсюда. Но боюсь, я уже не слышу так же хорошо, как раньше. Сейчас актеров не учат работать с голосом. И мямлят там что-то, и мямлят, и мямлят. Как вы думаете, может, в театральных школах ввели занятия по мямленью? Они, наверное, рассаживаются по кругу и по очереди что-то мямлят друг дружке? Даже в первых рядах партера иногда сложно что-то разобрать. Рафаэлю я, конечно, не жаловалась. Мне бы не хотелось его обидеть.

– А что именно сказал архидьякон, – мягко спросил Дэлглиш, – когда вы посчитали, что он угрожал вас выселить?

– Что-то про людей, которые всегда готовы пожить за счет церкви и мало или вообще ничего не дают взамен.

– Он бы так не сказал, Агата, – вмешался отец Джон. – Ты уверена, что помнишь правильно?

– Может, он говорил другими словами, Джон, но имел в виду именно это. Потом еще добавил, что я здесь не навсегда, а то, что пока живу в колледже, не следует принимать как должное. О, я его прекрасно поняла. Он угрожал от нас избавиться.

– Но он не смог бы, Агата, – проговорил подавленный отец Джон. – Это было не в его власти.

– Рафаэль тоже так сказал в ответ на мои жалобы. Мы обсуждали это, когда он в прошлый раз заходил к нам поужинать. Но я ответила мальчику, что если архидьякон смог упечь моего брата в тюрьму, то он на все способен. А Рафаэль сказал: «У него ничего не выйдет. Я его остановлю».

Отец Джон, в отчаянии от того, куда зашел разговор, переместился к окну и сказал:

– Вдоль берега едет мотоцикл. Как странно. Не думаю, что сегодня утром мы кого-то ждем. Скорее всего, это к вам, коммандер.

Дэлглиш шагнул к нему.

– Сейчас мне придется уйти, мисс Беттертон, – сказал он. – Спасибо за помощь. У меня могут возникнуть еще вопросы, и в таком случае я спрошу, в какое время вам было бы удобно со мной встретиться. А теперь, отец, позвольте взглянуть на ваши ключи.

Отец Джон исчез и почти сразу же вернулся со связкой в руке. Дэлглиш сравнил два ключа от церкви с теми, что висели на кольце отца Мартина.

– Где вы их оставляли прошлой ночью? – поинтересовался он.

– Как обычно, на прикроватном столике. Я всегда кладу туда ключи на ночь.

Уходя, Дэлглиш бросил взгляд на клюшки для гольфа. Их головки были непокрыты, блестел начищенный метал.

Перед внутренним взором отчетливо и убедительно встала неприятная картинка. Тут нужен был наметанный глаз. А пока внимание архидьякона не приковала изуродованная картина «Страшный суд» и не пришло время нанести удар, требовалось где-то спрятать клюшку. Но разве это проблема? Клюшку легко спрятать за колонной. Учитывая длину орудия, риск испачкаться кровью был невелик. Внезапно он живо представил себе светловолосого юношу, замершего в темноте с клюшкой в руках. Архидьякон не поднялся бы с постели и не пошел бы в церковь, если бы его позвал Рафаэль. Но этот молодой человек, как заметила мисс Беттертон, мог сымитировать любой голос.

7

Прибытие доктора Марка Эйлинга было настолько же поразительным, насколько и неожиданно ранним. Дэлглиш спускался по ступенькам из квартиры Беттертонов, когда на внутреннем дворе раздался рев мотоцикла. Утром Пилбим, как обычно, уже отпер большую дверь, и Дэлглиш вышел навстречу начинающемуся дню, который после ночной суматохи словно притих от усталости. Даже гул моря был приглушен. Мощная машина сделала круг по двору, а потом остановилась прямо напротив основного входа. Мотоциклист снял шлем, отстегнул от багажника чемоданчик и, прижимая шлем левой рукой, подошел к лестнице с безразличием курьера, который привез стандартную посылку.

– Марк Эйлинг, – представился он. – Где тело? В церкви?

– Адам Дэлглиш. Да, нам сюда. Сначала через дом и выйдем через южную дверь. Проход из дома в северную галерею я перекрыл.

По пути им никто не встретился, но Дэлглишу показалось, что шаги доктора Эйлинга по мозаичному полу раздаются неестественно громко. Он не предполагал, что патологоанатом будет перемещаться крадучись, но такое поведение вряд ли можно было назвать тактичным. Поначалу коммандер хотел найти отца Себастьяна и официально представить эксперта, но потом отбросил эту идею. В конце концов, это был не светский визит, и чем меньше в таком случае задержек, тем лучше. Но Дэлглиш не сомневался, что приезд патологоанатома заметили, и по дороге к двери в южную галерею его посетило иррациональное и неприятное чувство, что он нарушил правила этикета. «Уж лучше, – думал он, – расследовать убийство в обстановке неприязни, когда люди откровенно не хотят помогать полиции, чем разбираться с социальными и теологическими нюансами на этом месте преступления».

Они молча пересекли внутренний двор, где над головами нависали почти голые сучья большого каштана, и подошли к двери в ризницу.

Когда Дэлглиш ее открыл, Эйлинг поинтересовался: