Он провёл Стивена и Харви в кабинет Хабаккука и оставил их там, отправив себе в карман ещё одну фунтовую бумажку.

Кабинет вице-канцлера выглядел довольно скромно. Бежевый ковёр и бледные стены придавали ему вид кабинета чиновника средней руки. И только великолепная, висевшая над мраморным камином картина Уилсона Стиера[45], изображавшая деревенскую площадь во Франции, исправляла впечатление.

Из огромного окна взгляду Робина открывался вид на Бодлеанскую библиотеку.

— Добрый день, вице-канцлер.

Робин обернулся:

— А, профессор, добрый вечер. Входите, пожалуйста.

— Вы помните мистера Меткафа?

— Конечно. Рад вас видеть, мистер Меткаф. — Робина даже передёрнуло. Ему ещё никогда не хотелось так сильно оказаться дома, как сейчас. Несколько минут они поговорили ни о чём.

Раздался стук, и в комнату вошёл Жан-Пьер:

— Здравствуйте, секретарь.

— Здравствуйте, вице-канцлер и профессор Портер.

— Разрешите представить вам мистера Харви Меткафа.

— Здравствуйте, сэр.

— Уважаемый секретарь, не хотели бы немного…

— Где этот молодой человек? Где Меткаф?

Все трое обернулись и замерли в изумлении, глядя на девяностолетнего старика, с трудом передвигавшегося на костылях. Проковыляв к Робину, старик подмигнул ему, поклонился и громко сказал брюзгливым голосом:

— Добрый день, вице-канцлер.

— Здравствуйте, Хорсли.

Джеймс приблизился к Харви и слегка ткнул его костылём, будто проверяя, не чудится ли ему.

— А я читал о вас, молодой человек.

Харви уже лет тридцать никто не называл молодым человеком. Компаньоны с восхищением смотрели на Джеймса. Они не знали, что на последнем курсе университета он сыграл в пьесе Мольера «Скупой» и зал бурными овациями не отпускал его со сцены. Его казначей был примитивным повтором Гарпагона, но, пожалуй, даже Мольер остался бы доволен его игрой. Джеймс продолжил:

— Вы были чрезвычайно щедры к Гарварду.

— Приятно, что вы знаете об этом, сэр, — почтительно произнёс Харви.

— Не называйте меня «сэр». Вы мне сразу понравились. Зовите меня просто Хорсли.

— С удовольствием, Хорсли, сэр, — выпалил Харви.

Компаньоны с большим трудом сохраняли серьёзные лица.

— Ну-с, вице-канцлер, — Джеймс был неподражаем, — надеюсь, вы заставили меня протащиться через весь город не ради вашего удовольствия. Что у вас здесь? И где мой херес?

Стивен испугался, что Джеймс переигрывает, но, взглянув на Харви, понял, что тот просто очарован происходящим. Возможно ли, чтобы такой искушённый в определённой области человек был таким совершенно беспомощным в другой? До него только сейчас начало доходить, как за последние двадцать лет Вестминстерский мост продали, по крайней мере, четырём американцам.

— Мы весьма надеемся, что мистер Меткаф заинтересуется проектами нашего университета, вот я и подумал, что присутствие хозяина университетского сундука просто необходимо.

— А что за сундук? — спросил Харви.

— Так называют университетское казначейство, — пояснил Джеймс громким, убедительно старческим голосом. — А вот, почитайте! — Он сунул в руку Харви «Оксфордский университетский календарь», который тот мог бы и сам купить в книжном магазине за два фунта, как это только что сделал Джеймс.

Стивен терзался, какой следующий шаг ожидается от него, но тут инициативу перехватил Харви.

— Джентльмены, я хочу сказать, что горжусь моим присутствием здесь, да ещё в такой день. Для меня это невероятно счастливый год. Я посетил Уимблдон, когда турнир выиграл американец. Я, наконец, приобрёл Ван Гога. В Монте-Карло чудесный хирург спас мне жизнь. И вот теперь здесь, в Оксфорде, меня окружает сама история. Джентльмены, мне доставило бы огромное наслаждение, если бы я связал своё имя с вашим знаменитым университетом.

Джеймс опять вмешался:

— Что вы имеете в виду? Говорите яснее! — выкрикнул он, поправляя свой слуховой аппарат.

— Сэр, получив Приз короля Георга и Елизаветы на скачках в Аскоте из рук вашей королевы, я осуществил мечту всей своей жизни, а призовые деньги мне хотелось бы пожертвовать вашему университету.

— Но ведь это более 80 000 фунтов! — театрально ахнул Стивен.

— Если уж быть совсем точным, сэр, то 81 240 фунтов. Но почему бы мне не сказать 250 000 долларов?

Стивен, Робин и Жан-Пьер онемели. Не растерялся только Джеймс и блестяще продолжил игру. Наконец-то у него появилась возможность показать остальным, почему его прадед считался одним из самых уважаемых генералов Веллингтона.

— Мы принимаем ваш дар, молодой человек. Но он должен быть анонимным, — произнёс он. — Думаю, что я не преувеличиваю своих полномочий и могу вас заверить, что вице-канцлер доведёт до сведения мистера Гарольда Макмиллана и еженедельного совета, кто наш благодетель, но мы не должны устраивать из этого спектакль. Конечно, вице-канцлер, хотелось бы, чтобы вы рассмотрели вопрос о почётном звании.

Робин настолько поверил в то, что Джеймс держит всю ситуацию под контролем, что только и спросил:

— А как вы рекомендуете провести все это, Хорсли?

— Обналичить чек, чтобы никто не смог проследить движение денег обратно к мистеру Меткафу. Нельзя, чтобы эти подонки из Кембриджа преследовали его до конца жизни. Мы же уже делали так для сэра Дэвида — и никакой шумихи.

— Согласен, — сказал Жан-Пьер, не имевший ни малейшего представления, о чём говорит Джеймс. Что же до Харви, то он вообще ничего не понимал.

Джеймс кивнул Стивену, и тот вышел из кабинета и сразу направился в привратницкую, чтобы узнать, не приходила ли посылка на имя сэра Джона Бетьемана.

— Есть такая, сэр. Но я не понимаю, почему посылку оставили здесь. Мне ничего не известно, что сэр Джон должен прийти сюда.

— Не волнуйтесь, — успокоил его Стивен, — он как раз попросил меня забрать её.

Вернувшись, Стивен обнаружил, что Джеймс все ещё разглагольствует о том, что пожертвование Харви является символом его связи с университетом.

Стивен развязал пакет и вынул великолепную мантию доктора литературы. От растерянности и гордости Харви даже покраснел, когда Робин накинул мантию ему на плечи, речитативом произнося бессмысленный набор латинских фраз: «De mortius bonum. Dulce et decorum est pro patria mori. Rer ardua ad astra. Nil desperandum»

— Мои наилучшие пожелания! — проорал Джеймс. — Жаль, что это присвоение не вошло в сегодняшнюю церемонию, но при таком щедром подарке мы просто не имеем права ждать ещё год.