только, что вроде бы спецы. Хотя толстяк совсем на спеца не похож. Я вообще думаю, что главный у них Вандовский, а Казик – это типа того, в пристежке. Но они сегодня с каждым из нас разговоры разговаривали.

– И как поговорили с вами?

– Да нормально вроде… Только… – Никита внутренне сосредоточился: вот он, этот момент, когда надо вплотную к «теме» приступать. – Мне кажется, у сибиряков задача – найти убийцу в Аппарате. Ни в каких других местах-то не нашли…

– А почему это вас, Никита Сергеевич, так беспокоит? Ищут и ищут, бог с ними. Вы ведь Бузмакина не убивали? – Чаусов улыбнулся, словно о какой-то веселой ерунде спросил, а Никита аж отпрянул:

– Да что вы! Нет, конечно!

– Тогда в чем проблема?

– В Тишаеве, – мрачно сказал Никита. – Он за последние недели изменился сильно. Ну, может, не слишком сильно, но заметно. Раньше тихо так говорил, мы его за это Тишайшим прозвали, а теперь голос начал повышать. С Гудовской вот недавно прямо поцапался. А прежде он с ней – ни-ни! Вежливенько так, уважительно. И мне… тоже уже два раза выволочки устраивал за какую-то ерунду.

– А прежде, значит, тоже «ни-ни»? – усмехнулся Виктор Егорович.

– Прежде он мог серьезно так сказать, покритиковать… Но выволочки… нет, не было такого. Вот Леонид Борисович, тот – да, тот наорать мог, а Тишаев… Тишайший, одним словом.

– Понятно, понятно… – Чаусов вновь покачал носком ботинка и вновь усмехнулся. – А какая здесь связь с сибиряками?

– Да самая прямая, – признался Никита мрачно. – Тишаев, когда руководителем Аппарата стал, быстренько Кирилла Логинова с собой привел. Кирилл-то сам парень нормальный, у меня к нему претензий нет. Но только после смерти Леонида Борисовича Тишаев вроде как реальную власть получил… и явно захочет своих людей во всем Аппарате иметь. С Гудовской ему трудно будет справиться… Ада сама кого хочешь заклюет. А на меня может навалиться.

– Стоп! – перебил Чаусов. – Вы, Никита Сергеевич, все-таки помощник Романцева, а не Тишаева. И остальные – сотрудники Аппарата мэра, а не начальника этого самого Аппарата. Или я не прав?

– Правы, конечно! – досадливо отмахнулся Гальцев. – Только вот эти двое спецов, которые приехали… Они ведь у нас ни черта не знают, а общаться будут прежде всего с Тишаевым. А с кем еще? Мэр… ну, он такой… мараться не любит. А Тишаев расстарается, себя покажет! И так, чтобы с перспективой! Только с Гудовской ему сейчас не справиться, а бурные скандалы ему пока не нужны. Назарова… Тишаев ее, скорее всего, в конце концов съест. Но не сейчас… И скандалов с ней не будет. Тишаев ей предложит уйти, она и уйдет – гордая сильно. Конькова вообще не в счет. Ее даже подозревать никто не станет, курица и есть курица… А вот я… На мою работу у Тишаева Кирилл есть. Поэтому он всяких гадостей на меня наговорить может. А те, спецы, запросто поверят. Ничего, конечно, не докажут… Нечего доказывать! – гневно проговорил Гальцев. – Но вываляют в грязи. И начнутся всякие неприятности. А оно мне надо?

– Не надо, – согласился Чаусов. – Но вы, Никита Сергеевич, всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку.

– Спасибо, – с потаенным и при этом большим облегчением сказал Гальцев.

– А это в знак наших добрых отношений.

И Виктор Егорович протянул конверт.

На сей раз Никита сел в машину не рядом с водителем, а на заднее сидение. Осторожно пересчитал купюры и от волнения даже слегка вспотел: Бузмакин ему давал меньше…

После звонка Чаусову из больницы Никита малость расслабился. Виктор Егорович сказал, что не надо беспокоиться, значит, и впрямь не надо. Каким бы ни был сукиным сыном Бузмакин, но он был, по сути, единственной защитой Никиты. Но теперь появился другой защитник – тоже о-го-го какой!

Однако к ночи он опять растревожился. Ночью, и Никита это знал, вообще из нор начинают вылезать все тревоги, и они действительно вылезли, и начали грызть, поедая одновременно сон.

Он думал о Вандовском, который так заинтересовался, куда Гальцев накануне ездил. И о конверте с пятьюдесятью тысячами, которые, по идее, Назарова никак не могла обнаружить, но чем черт не шутит. И о «Жигулях» с заляпанным номером, которые стояли себе спокойненько около булочной, а потом поехали и наехали прямиком на него, Никиту…

Никита любил машины и классно с ними управлялся. И поначалу удивился этому недотепе, который на пустой дороге да при малой скорости умудрился такой лихой вираж закрутить. А теперь, к ночи, вдруг удивляться перестал, потому как испугался. Недотепа, значит? Случайность? Да какая к черту случайность, когда все специально и очень даже мастерски! Ведь он сам такие виражи закладывать умеет, на курсах экстремального вождения выучился. И этот «жигуль» совершенно не случайно, а очень даже специально бортанул его, Никиту. Убить хотел? Нет, пожалуй, только покалечить! Но зачем?!

И тут он вспомнил еще одно… что из головы в свое время выбросил, а тут вдруг подобрал.

В тот вечер мэр засиделся на работе допоздна. Стрелка часов к одиннадцати подползала. Уже все сотрудники Аппарата были выпровожены домой, Романцев даже секретаршу отпустил. Остались только Никита и, как оказалось, Бузмакин. Никита маялся в ожидании и от этой маяты заглянул в приемную, глянуть, не завалялась ли у секретарши какая-нибудь газетка. Внешняя дверь кабинета Романцева была нараспашку, да и внутренняя едва прикрыта, так что ор, который раздавался из глубин кабинета, был слышен так, будто орали у Никиты прямо над ухом.

– И вот теперь ты мне скажи, Лёня, я-то что должен людям говорить?! Я прилюдно, при целом коллективе пообещал, что будут им деньги на этот проект! И где деньги? И где мои обещания! В заднице вместе со мной?! Этот мешок с говном отказался от всего! Ты, Лёня, не решил его проблему, а он теперь не решает нашу! И еще тычет мне в нос своими былыми благодеяниями! – свирепствовал Романцев.

– Да, не решил на сто процентов! – гремел в ответ Бузмакин. – Но на пятьдесят решил! А я что, господь бог? Это ты не знаешь, как такие дела решаются, чистоплюй хренов! А я кручусь, как вошь на гребешке. Ты считаешь, мне эти пятьдесят процентов даром дались? Да я бы прибил этих сволочей к чертовой матери! И того, и другого!

– Смотри, как бы они тебя самого не прибили! – не унимался Романцев.

– Облезут и неровно обрастут! – не остался в долгу Бузмакин.

На этой высокой ноте крики вдруг оборвались, превратились в невнятный говор, и Никита быстренько выскользнул из приемной, подумав, что