– Тебе виднее.

– Это и дураку видно, расклад проще некуда… – Барини вскочил, отчего колыхнулись стенки шатра. – Решено: сначала я добью Глагра и закреплю за собой Бамбр и Киамбар, а потом уж займусь Губугуном. Прыгать зайцем туда-сюда – заранее проиграть. Гарнизон Ар-Магора придется усилить и обеспечить припасами… черт, опять деньги нужны! Золота мне давай, золота! Сколько его у тебя – десять килограммов? Давай десять килограммов. Да еще Мориса попрошу…

– У Гамы проблема с горцами, – со вздохом объявил Отто. – Платины не будет.

– Что такое?

– Проблема, говорю. Что-то кому-то не так сказал или принял какого-то царька на лужайке, а не в пещере… Сам знаешь, какие они – горцы. Народ обидчивый, мстительный. Придется заново налаживать отношения.

– А, черт… Но все равно – сначала Глагр. Если доберусь до императора, то тем лучше. Ар-Магор держался против меня – меня! – без малого три месяца. – Барини рубанул рукой воздух. – Неужели он не выстоит полгода против какого-то Губугуна? А мне, чтобы разделаться с Глагром, понадобится куда меньше времени… Далее! Кочевники! У меня тоже есть люди за Пестрой пустыней. У верховного хана непокорный сын, надо его поддержать, пусть дикари режут друг друга. Уж такое-то дело можно им доверить, а? Но опять-таки – золото…

– Будет золото, – пообещал Отто. – Но не сразу. Занимай у банкиров, обкладывай города контрибуциями… в общем, продержись. Слушай, приказал бы ты все-таки принести вина или хотя бы воды старому другу, дьяволы тоже иногда пить хотят…

– Ладно уж. – Барини встал, высунулся из шатра, отдал приказ. Слуга, дежуривший за запретным кругом, метнулся в большой шатер, принес кувшин и два кубка. Дождавшись кивка, одобряющего проворство, – расцвел. Барини налил гостю полный кубок.

– И ты выпей, – сказал Отто.

– Меня жажда не мучит.

– Неужели не составишь компанию старому другу?

Пожав плечами, Барини налил себе чуть-чуть. Чокнулись, выпили.

– Неплохое вино, – похвалил дьявол.

– Бывает и получше, – возразил князь. – Это местное, бамбрское.

– Хорошо живешь. Антоний, если верить Шекспиру, в походах иной раз «пил конскую мочу и муть болот, которой бы побрезговали звери».

– Ну, мы монархи просвещенные, мочу не пьем…

– Ты и вино не пьешь, – сказал Отто. – Налей-ка себе. Тут у меня к тебе такой разговор, что трезвым плохо быть. Давай-ка я сам тебе налью… Вот так. Прозит!

– Ну? – спросил Барини, осушив кубок.

Отто помялся.

– Может, еще выпьешь?

– Нет, – отрезал Барини. – Что ты хотел мне сказать? Выкладывай.

Отто качнул головой – не хочется, мол, а надо.

– Видишь ли, какое дело. Твоя Лави… она…

– Шпионка? – с усмешкой спросил Барини.

– Да.

– И ты думал, что я этого не знаю?

Часовые у флажков навострили уши – из малого шатра неожиданно донесся веселый смех повелителя.

* * *

Армия шла на юг, выбрасывая вправо и влево кавалерийские отряды, иногда тратя время на осаду городов и оставляя в тылу замки, с которыми не стоило возиться. Глагр ускользал. Ходили слухи, что престарелый маршал вот-вот будет смещен и предстанет перед имперским судом, и в эти слухи хотелось верить. Поговаривали, будто императорский двор намеревается перебраться из Киамбара в Лельм, пока еще свободны дороги на восток, и верить в это не хотелось. Но разве можно было надеяться на то, что противник сдастся, пока у него остаются шансы на продолжение борьбы?

Качаясь в седле, Барини думал о Лави. Шпионка? Ну конечно. Он понял это еще во время зимнего сидения в Ар-Магоре. С самого начала он не сбрасывал со счетов такую возможность. Явившийся с докладом начальник тайной стражи потел от страха, ожидая вспышки княжьего гнева, и все-таки осмелился произнести слово «шпионка», заранее простившись с должностью, а может, и с жизнью. Честный дуралей. Да разве князь лишен мозгов? Разве его эмоции возьмут верх над рассудком? Не тот возраст.

Был момент, когда он чуть было не поверил в искренность ее чувств; был – и прошел. Хотя можно ли разобрать, где у таких женщин искренность, а где притворство? Они сами этого не знают. Для авантюристки игра – вторая натура. К тому же игра обещала быть прибыльной при любом исходе противоборства Барини с Империей.

В первом же захваченном городе князь назвал фаворитке имена ее связных, добытые через начальника тайной стражи, и осведомился: допросить ли их с пристрастием или сразу повесить? Затем показал ей пыточные подвалы. Лави стало дурно. Однако, придя в себя после обморока, она повела себя на удивление разумно. Догадываясь, что ее господину известно немногое, она покаялась во всем. Выходило, правда, так, что вначале она согласилась втереться к князю в доверие ради денег и обещанного титула с поместьем в Магоре, но потом… о, потом она полюбила искренне и сильно, ее жизнь превратилась в кошмар из-за того, что ей приходилось шпионить за любимым человеком, но ее последние донесения неточны и полны выдумок, пусть господин проверит…

Она рыдала и валялась в ногах, клянясь, что любит его всего, от облупившегося на солнце конопатого носа до пяток. Если бы она угрожала убить себя, Барини не поверил бы, а так… Очень возможно, что во всем этом извержении слов и слез было сколько-то правды. Авантюристка, распутница, но ведь не убийца. Имела бы задание убить – уже убила бы. По правде говоря, он был слишком беспечен – хорошая цель для туземной Юдифи…

Теперь с Лави стало окончательно все понятно. Незадолго до того, как Барини обложил Ар-Магор, к Лави инкогнито явилось некое влиятельное лицо с деловым предложением: остаться в городе и потом, когда Барини захватит его…

Ну разве могла она предположить, что тот, чьей шлюхой она согласилась стать, сделается для нее всем?

Слушая исповедь Лави с серьезной миной, Барини хмыкал про себя. Само собой, поначалу Лави лишь имитировала чувство к немолодому и грузному унганскому князю. Иначе и быть не могло. Не одолей он Глагра, не возьми Ар-Магор, не наноси Империи удар за ударом – он остался бы для нее лишь заданием, причем не самым приятным. Но он в сиянии славы шел к абсолютному могуществу, тряся Империю, как гнилой забор, он был Барини Смелый, Барини Несокрушимый, Барини Победитель. В такого можно было и влюбиться, тем более что это было выгодно. С ним можно было достичь большего. Женская любовь подчас неотделима от меркантильных соображений – так розы особенно пышно расцветают на навозе. И ничего тут не поделаешь – чистая биология.

Любить ее, как единственную и неповторимую, было невозможно. Но она могла дать дельный совет. И она никогда не просила мест для своих родственников и друзей. Не преуспев в роли шпионки, она набивалась в верные подруги.

Он заставил Лави мучиться ожиданием неведомой участи. Потом простил. Сообща обсудили текст ее следующего донесения. Барини получил надежный канал дезинформации. Лави становилась двойным агентом – быть может, первым двойным агентом в этом пока еще недостаточно изощренном мире. И эта роль устраивала ее как нельзя лучше. Это была настоящая жизнь, а не скучное прозябание, и от перспектив захватывало дух.