– Это я, учитель. Ты узнал меня? Ты слишишь меня, Вигор? Это я. Чес. Твой ученик.

Пошевелились изъеденные губы. Чес склонился над старым магом.

– Я не понимаю, что ты говоришь. Я пришел к тебе. Все-таки успел. Я слышал твой зов, учитель. Я спешил.

– Я не звал тебя, – прошелестел надтреснутый голос.

– Как же так? – удивился Чес. – Но я слышал тебя.

– Нет, не меня… Ты слышал себя. Это эхо. Оно повсюду следует за тобой.

– В конце-концов не важно, что именно я слышал. Я здесь, чтобы вылечить тебя, учитель.

Скелет на кровати тихо затрясся, резкими неглубокими толчками выдыхая воздух. Чес испуганно смотрел на эти странные спазмы, пока не понял, что Вигор смеется.

– Меня не надо лечить, – прошептал старик. – Это не болезнь. Это неизлечимо. Да и я не хочу. Зачем?

– Но… – Чес развел руками.

– Нет, нет… Я просто очень стар. От этого не лечат. Мы, маги, живем значительно дольше обычных людей. Значительно… И потому мы делаем много больше ошибок…

– Я так торопился, я слышал твой зов…

– Я сделал так много ошибок в своей жизни… И не хочу снова этим заниматься. Хватит…

– Мой друг погиб, потому что я шел к тебе, учитель…

– Мои друзья тоже умирали. Я привык к этому. Пора и мне… Умирать надо, когда привыкаешь к смерти. Сживаешься с ней. А я привык уже давно…

– Но, учитель! Неужели я шел напрасно?

– Если ты шел, значит это уже не напрасно…

Прокатился над крышей гром. В комнате еще больше потемнело.

– Что там? – спросил Вигор, встревожено пошевелившись.

– Гроза, – ответил Чес, думая о своем.

– Это хорошо. Уходить в дождь – хорошая примета.

– И что мне теперь делать, учитель?

– Жить.

– Но зачем я шел сюда, к тебе?

– Чтобы не стоять на месте.

– Учитель! Ты всегда так говоришь, словно… словно…

– Да. Я только и делаю, что говорю. А все потому, что боюсь слушать… Больше слушай, и меньше говори. Не повторяй моих ошибок.

Сверкнула молния, высветив вспышкой убогую комнату. Через мгновение раздался оглушительный треск.

Вигор улыбнулся. Сухая кожа губ треснула, и ранки засочилась сукровицей.

– Открой окно, – попросил старик.

– Там буря.

– Открой.

Чес подчинился. В комнату ворвался свежий ветер. Вигор заерзал, поднял худую руку и сделал странное движение, словно попытался поймать ветер в ладонь. И только сейчас Чес заметил, что у мага вместо левой руки торчит из плеча лишь короткая культя, жалкий обрубок.

– Как хорошо, – сказал улыбающийся старик. Он закрыл глаза и долго лежал так, с поднятой рукой, в кулаке которой был зажат предгрозовой порыв ветра.

– Я не хочу больше жить, – тихо пробормотал маг. – Я, словно пес на могиле…

Он открыл глаза, удивленно уставился на Чеса, спросил:

– Кто вы? – Затем тело его напряглось, выгнулось дугой. В широко распахнувшихся глазах появилось понимание. Он еще крепче стиснул кулак и внезапно расслаблено опал на постель.

– Учитель, – коснулся костлявого плеча Чес. – Учитель! Вигор!

Маг не отвечал. Он смотрел застывшим, уже ничего не видящим взглядом в лицо своего ученика.

Разорвалось с грохотом небо, первые тяжелые капли рухнули в пыль, заколотили по крыше, по стенам. Сразу прекратился ветер, словно начавшийся дождь прибил его в земле. И только крохотная частица урагана билась в тесном кулаке мертвого мага.

Он не ощущал своего тела.

Это было так странно.

Не было мышц, сухожилий, костей. Не было кожи. Ничего не было. Только уютное тепло обволакивало его со всех сторон. Он, невесомый и бестелесный, купался в этом бархатистом тепле.

Было абсолютно темно. Потому что у него не было глаз.

Было совершенно тихо. Потому что он не мог слышать.

Он парил в вечности.

А потом пришло понимание времени. Смутное и неясное.

И тьма прояснилась. Стала сереть, теряя свой абсолют, и теперь она уже не могла называться тьмой.

Кружились в бледном тумане странные образы. Кругом плавали уродливые зародыши слов.

Родился звук. Стук. Пульсация. Биение. Трепыхание.

Сформировалось осознание Я.

Вернулось имя.

Кто-то звал его. Звал издалека. Звал по имени. Но в заклинании было еще много других странных слов, колючих, неприятных, опасных. Незнакомых.

Голос приближался. Он был повсюду.

Зов пробуждал.

Страх.

Нежелание.

Хотелось кричать, но даже этого он не умел.

Не смел.

Что-то сдавило его, затрясло.

Вернулась память.

Непонимание.

Но он подчинился голосу и стал пробуждаться…

Кирк открыл глаза.

И увидел грязные закопченные доски, потрескавшиеся, сплошь затянутые паутиной.

Он попытался сориентироваться в пространстве, осмыслить свое положение. И ему это удалось, хоть и не сразу и с большим трудом.

Он лежал на спине и смотрел в потолок.

Что-то шелестело вокруг, шептало негромко и сонно, и он долго не мог понять, что это всего-навсего дождь. А когда наконец догадался, то отчего-то обрадовался непонятно чему и улыбнулся.

Тело казалось чужим, неуютным и непослушным. Он словно влез в новый, еще не разношенный костюм.

Кирк попробовал поднять правую руку и удивился тому, как легко она послушалась. Но при этом он совершенно ее не ощущал.

Сотни острых иголочек вонзились в подушечки пальцев, пробежались по предплечью, укололи плечо. Кровь заструилась по сосудам. Он слышал ее движение.

Кирк осторожно пошевелился. И тогда ожило все онемевшее тело. Мурашки холодной волной пробежали по спине, ноги свело судорогой. Легкая приятная боль вернула ему тело.

Он выждал, пока перед глазами перестанут мелькать черные хлопья, и кровь прекратит бить в барабанные перепонки. Перевернулся на бок.

Немного удивленно он разглядывал маленькую убогую комнату с кроватью у распахнутого окна и грубым столом, привалившемся к бревенчатой стене. Было темно, но и в полумраке он сумел рассмотреть, что на мятой постели кто-то лежит.

Капли дождя врывались в дом через узкое открытое окно и падали прямо на кровать, на постельное белье. На неподвижного человека. Спящего?