– Вот придурки! – фыркнул Дюшка.

Элина всхлипывала.

– Элька, да не парься ты из-за этих зеленых рогаликов! – попытался успокоить ее Дюшка.

– Я не из-за них…

Эля вытерла салфеткой слезы. Один из туристов опять стал лупиться на Нарциссову, словно она была экспонатом в музее.

– Пошли отсюда! – решительно сказал Клюшкин и вывел Элину из зала.

Ниоко проводила их глазами. Помочь она не могла, до конца программы было еще два часа.

Дюшка и Эля вышли на свежий лимонный воздух, щелкнули двумя плюшками-раскладушками и присели в укромном месте. И Элину прорвало. Она рассказала Дюшке все. И об экзаменах, и о том, что Ризу на нее просто наплевать, и даже об игре. Об игре Эля честно не хотела рассказывать, ведь она обещала Ризу не говорить Дюшке. Но пластилиновые люди не умеют хранить тайны. Они в этом не виноваты, у них просто не получается. Сболтнув об игре, Эля в страхе зажала рот руками: вдруг у Дюшки опять начнется приступ фобии? Но Клюшкин только вздохнул. Так обреченно, наверное, вздыхают только самые старые старики, которые уже смирились с тем, что ничего в этой жизни нельзя вернуть. Очень горько Дюшка вздохнул.

– Но Риз пообещал мне, что он больше не будет. Что он играет в самый последний раз, – мгновенно соврала Эля.

Дюшка только рукой вяло махнул. Сгорбился, сжался и махнул рукой. Элина насторожилась. Клюшкин ответил отрешенно и глухо:

– Пусть играет. Что я могу сделать? Ничего.

Он откинул голову на плюшку, посмотрел в сияющее рубинами небо промежуточного уровня и закрыл глаза. И, не открывая глаз, повторил:

– Я ничего не могу с этим поделать.

Слабый ветерок шелестел кустами, среди которых примостились Дюшка и Эля. В шелесте было не слышно, как сзади подошла Ниоко.

У Нии был небольшой перерыв между половинками концерта. Звонить Дюшке она не стала только потому, что до гримерки, в которой лежал мобильник, было идти дольше, чем выйти во двор и найти ребят. Ния увидела спины ребят издали и пошла к ним напрямик, не по дорожке. Потому и подошла сзади. Потому и услышала слова: «Я ничего не могу с этим поделать». Ния замерла на месте.

– Я ничего не могу с этим поделать, – обреченно сказал Дюшка. – Ты не думай, что только тебе плохо. Мне тоже иногда плохо.

– Тебя Ниоко любит, – возразила Эля. – А меня Риз – нет. Вы вместе, а я одна…

– Я ничего не могу изменить, – повторил Дюшка.

Ния оцепенела. Она все что угодно была готова услышать, но только не это. Со стеклянными глазами на деревянных ногах Ния вернулась в зал. В таком состоянии она кое-как провела вторую часть вечера. К счастью, в зале сидели гуманоиды, у которых был большой напряг с эмоциями.

После концерта Ниоко, стараясь казаться веселой и беззаботной, сказала:

– Ужасно хочу спать. Эти гуманоиды меня просто достали!

– Эльку тоже, – согласился Дюшка. – Видел, как они стали ей аплодировать?

Ния видела. Она извинилась, сослалась на усталость, на то, что на утро у нее назначена репетиция с группой подтанцовки, и уехала домой.

– Меня не надо провожать, я так спать хочу, что прямо в такси усну, наверное. Ты лучше Элю проводи.

Дюшка послушно пошел провожать Элину. А Ниоко переживала и размышляла всю ночь, а под утро поняла, что ей нужно посоветоваться. Ничего не говоря Дюшке, она отменила репетицию и поехала в ЦРУ. Советоваться.

– Лучше бы мы у тебя дома встретились, – сказала Ниоко, оглядывая огромную столовую Центра, в которой они сидели с Машей Малининой.

Маша устанавливала на свой поднос тарелки с салатиками. Ния взяла себе стакан чая – за компанию.

– Да я дома в последнее время почти не бываю. Тэнч попросил меня принять участие в одном проекте, а там дело очень срочное. И все происходит прямо тут.

– Проект хоть интересный?

– О да! Если бы есть и спать не надо было, я бы из зала не вылазила бы, без балды…

– Извини, что я тебя отрываю.

– Да не, ты что? Отрывай сколько хочешь! Мы в последнее время так редко видимся. Но это временно, обещаю. Вот окончим тестирование, и я буду свободна, как птичка! Может, махнем всей кодлой искать подводные города, а? Или еще чего придумаем. У Рино идейка одна есть, только на нее месяца два нужно. У вас с Дюшкой как там со временем?

Ниоко вздохнула:

– У нас с Дюшкой со временем ничего. У нас с отношениями плохо.

Маша чуть салатиком не поперхнулась:

– Да ты что?

– Он в Эльку влюбился. А она – в него. Она прямо рыдает. Реально. Прямо даже на моем концерте.

Маша аж рот разинула от изумления:

– А он чего?

Ния отодвинула от себя чашку с чаем, уставилась в окно. Окна в столовой Центра были огромные, по полстены, с зеленоватым отливом. От этого казалось, что за ними – вечное лето. Хотя на Пи любое время года было прекрасно. А Мебиклейн располагался в той части промежуточного уровня, где лето и так было почти круглый год.

– А Дюшка-то чего? – повторила Маша.

– А чего Дюшка? Ничего. Делает вид, что все у нас по-прежнему. И я ему верила. До вчерашнего дня.

Маша тоже отодвинула от себя салатики. Невозможно одновременно хрумкать овощами и сочувствовать лучшей подруге.

– Неужели ты раньше ничего не замечала?

– Нет.

– Никаких странностей даже в поведении Клюшкина?

Странности были. Ния вспомнила, что как-то застала Дюшку, держащего в руках игрушку, подаренную поклонником.

– Девчонки, привет! Можно к вам присоединиться?

– Ризи? А ты здесь какими судьбами? – удивилась Ниоко.

Ризенгри засмеялся, выставляя на стол гору всякой снеди со своего подноса.

– Это ты здесь какими судьбами? Со мной-то все понятно.

Оказывается, уже несколько дней Риз принимает участие в том же проекте, что и Маша. Они помогают тестировать какую-то новую компьютерную игру. Пояснив все про себя, Риз добавил:

– Но тебя я у нас в ЦРУ никак не ожидал увидеть. Тебя тоже пригласили на тестирование?

– Ния приехала со мной поболтать, – ответила за Ниоко Маша, бодро принимаясь за салатик.

Сочувствия подруге временно отменялись, а хрумкать за компанию с Ризом уже получалось не западло.

– Понятно! – улыбнулся Риз. – Обсудить последний показ мод. Элька сюда тоже в таком туалете приезжала, что все роботы штабелями попадали.

Девочки промолчали.

– Черт, вилку взять забыл.

Риз с легкой досадой обернулся. Вилки лежали далеко, и идти за ними было неохота. Шортэндлонг превратил три пальца в вилку, наколол на нее самый большой кусок мяса: