– Мы начнем стариться с сегодняшнего дня. Ничто больше не будет прежним.

– «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» – напыщенно продекламировал Гэри.

– Не смейся. Это, между прочим, свежая мысль, не какая-нибудь банальность.

– Тебе не попадался мой черный галстук? Я никак не могу его найти.

– Я понятия не имею, где он.

– Давай встретимся в школе? Ты можешь на некоторое время присмотреть за моей мамой? Это было бы замечательно. А то она не в себе, ходит, словно сомнамбула. Что с ней такое?

Она укусила его за губу, раскрылась, он схватил ее, подтащил к себе, навис над ней. Она обвила его бедра ногами, качнулась.

– Ты пожирательница мужчин, Гортензия Кортес.

– Ошибочка вышла! Я пожирательница тебя!

Мистер Г. прижался ухом к двери Калипсо и попытался выяснить, проснулась она или еще спит. Он сварил ей крепкий-крепкий кофе. Как тот, что они пивали с Улиссом за кулисами паршивого кабаре «Две скрипки» на Бискейн-бульваре в Майами. Именно там они и познакомились. Это было давно, так давно, у него тогда еще даже усов не было, даже борода еще не росла. Они стали друзьями. На всю жизнь. Любовь на всю жизнь… «Мы любим друг друга, старина, – говорил мистер Г. Улиссу, – во всяком случае я тебя люблю. Я отдал бы тебе все мои самые красивые рубашки!» Улисс смеялся. Брал свою скрипку и отвечал ему с помощью нот. Паганини чистой воды. Они любили друг друга, вот и все. А годы шли, менялись женщины, текли реки текилы.

Калипсо встала, поздоровалась с фиалкой, начала ей что-то рассказывать. Он бы с удовольствием подарил ей букет цветов, чтобы подчеркнуть важность сегодняшнего вечера, но испугался показаться идиотом. Не очень-то мужское дело букеты дарить, для крутого чувака это не подходит.

Он толкнул дверь и вошел, сказав первое, что пришло в голову:

– А ты открыла пакет? Тот, что пришел из Майами?

Калипсо еще не закончила беседу с фиалкой. Она разговаривала с ней каждое утро. Это у нее был такой ритуал. Она называла это «медитировать». Он называл это «терять время». Или «дрочить», когда очень уж сильно напивался.

Скрипка ожидала, прислоненная к спинке стула. «Это будет сегодня вечером, это будет сегодня вечером», – говорила она, поглядывая на нее.

Она сегодня проснулась оттого, что у нее зачесались кончики пальцев. В крови забегало множество маленьких огненных муравьев. Сегодня утром она не пойдет в душ. Перед концертом она никогда не мочит подушечки пальцев, чтобы они не размякали.

Она перевела взгляд на скрипку. Когда луч солнца падал на лакированное дерево, оно блестело золотистой карамелью. Она лежала наготове, трогательная, доверчивая. Калипсо захотела прижать ее к себе, чтобы прогнать страх, который поднимался в ней. «Ох, не притворяйся скромницей, это из-за тебя люди ненавидят меня, знаешь ли ты это? Они завидуют, они не могут понять, как такая невзрачная девица смогла обзавестись таким прекрасным инструментом? Кто ей купил? Или она его украла? Если бы они знали! Если бы они знали Улисса Муньеса с его удивительной судьбой!»

Она вновь посмотрела на фиалку, на ее желтые лепестки с вкраплениями черного и лилового, на здание напротив, на другой стороне улицы, на ржавую пожарную лестницу, которая ярко выделялась на фоне фасада, на грязные, засаленные стекла. Она вздохнула и наконец обернулась. Она готова к выступлению.

Мистер Г. стоял на пороге комнаты. Он держал в руках, затянутых в желтые кожаные перчатки, дымящуюся чашку кофе.

– Ты мне не ответила… Ну так как?

– Ты хочешь сказать, что не уйдешь, пока не узнаешь, что в этом пакете…

– Yes, Мa’am.

Он сказал это с неподражаемым акцентом, как говорят чернокожие актеры в голливудских фильмах, которые играют усердных слуг, ворочающих белками огромных глаз на черных лицах.

– Это же подарок Улисса, ты же знаешь.

– Или Роситы.

– Это одно и то же.

– Не обязательно.

Калипсо раскрыла пакет, стараясь не порвать упаковку.

– Никогда не знаешь, что там. Росита могла сунуть туда конфетти, зерна риса или перья.

– Или письмо.

В пакете не было ни конфетти, ни зерен риса, ни перьев, ни даже письма. Там было платье. Длинное вечернее шелковое платье, вышитое белым жемчугом. Калипсо развернула его, наслаждаясь шуршанием шелковистой ткани.

– Оно великолепно! – прошептала она, разглядывая узор жемчужной вышивки, изображающей цветы, плоды и, на плечах, двух птиц с длинными шеями, которые двигались, когда женщина, надевшая платье, поводила плечами.

– Я никогда не видела ничего более изящного. Ты видел, мистер Г., как меняется цвет жемчужин в зависимости от освещения? Они как капельки росы.

Калипсо обернулась, чтобы поделиться радостью с мистером Г., но он отпрянул от нее в ужасе.

– Ну ты что, это всего лишь платье! И ты никогда такого красивого не видел, это точно!

– Это не просто платье, – прогремел мистер Г. – О боже, какое безумие, зачем выпускать черта на волю… Словно недостаточно было от него беды!

И он истово перекрестился.

Калипсо расхохоталась: такое у него было напуганное лицо.

– Это же подарок от Роситы и Улисса, они не хотят, чтобы я сегодня выглядела замарашкой.

Она взяла платье, зарылась в него лицом. Вдохнула аромат ткани. Чудесный запах наполнил всю ее, унося далеко-далеко. Она окунулась в запах целиком, узнала ноту мандарина, апельсина, почувствовала бархатистую поверхность листа фиалки, а еще глубже, подождав немного, обнаружила аромат белого жасмина, подрагивающего свежими листьями, розы и мускуса, немного ванили и ветивера. И еще запах белого кедра, поднимающийся из глубин старого сундука. Она вдохнула их, закрыв глаза, словно получая благословение от Улисса перед сегодняшним концертом.

«Надо узнать, как называются эти духи. Которыми благоухает голубое платье, вышитое белым жемчугом».

Она выпрямилась, поискала глазами мистера Г.

Он ушел. Кофе оставил на тумбочке у кровати. И забыл закрыть за собой дверь.

Позже она еще порылась в бумажной упаковке – странно все-таки, платье, которое появляется без слов, без письма, и рука ее натолкнулась на пару туфелек, подходящих к платью. Из темно-синей ткани, тоже затканных жемчугом. Не новые, немного стерся каблук, немного вытерлись бока, словно владелица часто задевала ими тяжелый мужской башмак, словно она просовывала колено между ног возлюбленного, приникала к нему, требуя свое по праву. Туфли сладострастной, жадной до ласки женщины. Одна нитка, на которой висела маленькая жемчужина, уже почти порвалась. Калипсо тронула его ногтем: словно граната, из которой вынули чеку.

Они ей как раз. Как в сказке про Золушку. «Я буду танцевать ровно до полуночи и на двенадцатом ударе вновь превращусь в мышь.