Я запнулась.

- Колдунья Тишины?

- Ага.

- А как… как её звали?

- Понятия не имею, - пожала плечами Ида. – Я тогда здесь не работала. Больше ничего не знаю. Дело тёмное. Спроси вон… у Гилберта, что ли.

- Гилберт – это кто?

- Смотритель Зала памяти. Он старый такой, что труха сыплется. И живёт здесь так долго, что, наверное, камни холда младше. Уж он точно всё про всех знает!.. О, пришли!

Мы остановились у низкой сводчатой двери, обитой широкими стальными полосами, и с массивным кольцом вместо ручки.

Я не заметила, как и куда исчезла моя провожатая. Просто всё вдруг отошло на второй план по сравнению с диким волнением, прокатившимся по телу призрачной дрожью.

Зал памяти - чьей памяти? Холда? Полуночного крыла? Всего Оуленда?

И не найдётся ли в этом зале хоть крупицы памяти… для одной потерявшейся колдуньи?

Чёрная пустота, в которую погружался разум всякий раз, как только я пыталась нащупать хоть что-то в воспоминаниях раньше двенадцати лет, - бередила, мучала, настырно требовала заполнения.

Я решительно толкнула тяжёлые створки. Они подались с протяжным скрипом.

В прохладном зале, который был вытянутой формы и с невысоким потолком, тени прятались по углам, скрывали свои тайны. Слабый дневной свет лил откуда-то сверху, его узкий луч собирался в центре зала и падал на прямоугольный каменный постамент. На нём громоздилась какая-то деревянная фигура в половину человеческого роста, и я двинулась вперёд, чтобы рассмотреть.

Шла с замиранием сердца мимо истёртых старинных гобеленов с батальными сценами, мимо вычурных доспехов и богатого оружия на специальных подставках, мимо расписных сундуков, потемневших от времени, и деревянной мебели, где с резных завитков на меня таращили глаза всё те же вечные совы…

Деревянная фигура на постаменте тоже оказалась совой. Я замерла, поражаясь искусству резчика. Четыре распахнутых крыла – и каждое перо выполнено было с таким тщанием, что казалось, подует лёгкий ветерок, и птица взлетит.

В мощных, окованных железом когтях сова держала меч. Я уже видела этот клинок. И знала, в чём его уникальность.

- …Полуночное крыло. Холд Нордвинг. Чёрный меч Севера…

…Восходное крыло. Холд Оствинг. Алый меч Востока…

…Полуденное крыло. Холд Саутвинг. Белый меч Юга…

…Закатное крыло. Холд Вествинг. Серый меч Запада…

Запомнила? Повтори!..

Моё воспоминание. Единственное, драгоценное, пришедшее так негаданно после встречи с ним. Отчётливое чувство, что один из холдов был когда-то моим домом. Быть может, сегодня я смогу узнать, какой именно? Или же вычеркнуть хотя бы один из списка.

Я потянулась и осторожно провела кончиками пальцев по мечу – от гарды вниз. Словно оружие могло передать мне частичку силы человека, которому оно принадлежит.

Тёмная рукоять, чёрная кожа, воронёная сталь. Ни единого пятна постороннего цвета. Идеальный в своей мрачной торжественности.

Чёрный меч Севера. Его носил на поясе человек, которого я спасла – но вот сейчас он зачем-то водрузил его обратно, в Зал памяти.

Родовой меч рыцаря, у которого я так недолго пробыла…

- Это ты, чтоль, тот странный оруженосец, который ни разу за время службы не наведался в зал, полный оружия?

Я резко обернулась на голос. Старческий, надтреснутый, но всё ещё полный скрытой силы.

Из темноты в круг света выходил хранитель Зала памяти, опираясь на клюку. В серой хламиде до пола, подпоясанный верёвкой. Белая борода и прозрачно-голубые выцветшие глаза под кустистыми бровями. Несмотря на возраст он был всё ещё высок, и я подумала, что в юности, верно, был и вовсе великаном.

- Я… не оруженосец.

- Да уж вижу. Ты – орденская колдунья!

- И никакая не орденская! – возмутилась я. Сколько можно меня туда записывать?!

- Ага!  Значит, что колдунья – не отрицаешь, - довольно крякнул Гилберт, а это явно был он.

Ну вот. Обвели вокруг пальца как маленькую.

- С чего вы взяли… - сделала последнюю попытку отбиться я.

Он сделал ещё шаг ближе.

- У вас у всех глаза одинаковые. – Его собственные впились в меня так пристально, изучая каждую чёрточку, что мне стало не по себе. Казалось, такой взгляд может душу вынуть. – Как будто вы телом-то здесь, а разумом витаете где-то… в нездешних мирах. И видите что-то, чего никто из нас, нормальных людей, увидеть не может.

- Ну колдунья, и что? – я поняла, что отрицать бесполезно, и смирилась. – За что вы нас все так не любите? Если хотите знать, к Ордену я не имею никакого отношения. Я не орденская - я бродячая!

Взгляд из-под седых бровей посуровел, стал острым, будто клинок.

- А вот это, милая, ещё хуже. Потому что бродячих колдуний в холде Нордвинг любят ещё меньше, чем орденских.

- Но почему?!

- А за что вас любить? Что хорошего вы нам сделали? Если вас так слушается Тишина, пусть бы избавили добрых людей от этой напасти навсегда. А то может, вы сами и натравливаете на нас эту пакость, как своих ручных зверюшек, кто знает. А дети? Может, бродячих и не боялись люди так сильно, если б они не забирали из семей детишек. Так что не за что нам любить колдуний... Даже если у них такие ясные глазки, как у тебя.

Распалившись во время своей грозной речи и нагнав на меня изрядно страху, под конец он так же неожиданно успокоился и вдруг… улыбнулся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А вот мне стало не до смеху.

Пробрало ознобом, я обняла себя за плечи.

- Холд Нордвинг уже посещала бродячая колдунья? Восемь лет назад, да?

Он не ответил, а всё изучал меня, будто решая, стоит ли продолжать разговор. А потом едва заметно кивнул.

- И… её звали… Верда?

Моё сердце замерло и казалось, перестало биться, пока он раздумывал в очередной раз… прежде чем кивнуть снова.

- Простите. Я знаю, что не имею права на все эти вопросы… Но умоляю, ответьте ещё на один. Это очень, очень важно! Скажите, восемь лет назад… эта колдунья… не забирала из холда Нордвинг маленькую девочку?