— Аслан, ты что так долго? Сходи посмотри, пробки выбило, — раздался голос когда я стал подниматься по лестнице. Говорили по азербайджански, поэтому я решил не валять ваньку, подражая голосу охранника, с моим акцентом это было бы бесполезно, а просто вытащил ствол и поднялся наверх.

Аргумент был засчитан. Второй охранник не стал дергаться, быстро поднял лапы к верху и заявил, что он ничего плохого не делал и вообще ничего не знает. Получив пинок по коленной чашечке, он быстро заткнулся и стал отвечать, только когда его спрашивал.

В здании больше никого не оказалось. Заодно выяснилось, что я не ошибся, время — около восьми часов вечера. У говорливого стража также нашлось удостоверение сотрудника прокуратуры и точно такой же ПМ в кобуре, но лежащий в тумбочке рядом со столом около входа. Тридцать рублей, найденные при обыске я забрал без зазрения совести — во время задержания эти скоты отобрали все мои деньги и документы. К сожалению, ни водительских прав, ни своего военного билета я не обнаружил. Блин, еще одна проблема. Меня и так уже в дезертиры записали наверное, вторые сутки пошли после моей пропажи, а теперь еще и утрата военника. Да и без прав как мне служить? В качестве приятного бонуса мне достался китайский расписной термос с чаем и два лаваша с головкой козьего сыра и три пачки печенья «Юбилейное».

— Кашу маслом не испортишь. — решил я усилить свои позиции в будущих переговорах о возвращении документов и принялся потрошить служебные кабинеты на предмет хабара. Надо же мне что-то предложить им на обмен.

Судя по пластилиновым пломбам с печатями на дверях, в кабинетах можно было найти что-нибудь полезное и важное. В результате набрал три бутылки коньяка и целый мешок документов, пачки бланков со штампами и несколько уголовных дел в толстых папках.

— Хрен, вы их обратно просто так теперь получите. Утеря служебных документов, двух удостоверений и пары макаровых — это не просто ЧП, это катастрофа.

Напоследок немного попинал охранника на предмет получения информации, но ничего путного не узнал. Единственная стоящая новость, что генерал завтра должен был приехать. Что за генерал и откуда он должен заявиться, пациент наотрез отказался говорить. Пришлось припугнуть, продемонстрировать электрический шнур с оголенными концами, который очень удачно подойдет для лишения его мужской силы. Угроза произвела впечатление. Но к сожалению, информации выдоить удалось меньше, чем кот наплакал. Фамилию охранник не знал. Зато сообщил, что генерал из КГБ, приезжает из Баку.

Честно говоря, я обалдел от таких новостей. Это не просто рифма к Европа, это намного хуже. И самое главное, непонятно откуда интерес к моей скромной персоне и чем это грозит. Хотя, чем грозит — это как раз понятно. Судя по наглости, цинизму и отсутствию моральных ограничений — генерал церемониться не будет.

— Глаза боятся — руки делают, — видимо, от стресса и пережитых волнений в последние сутки, я начал мыслить и разговаривать исключительно народными поговорками. — Пора выдвигаться. К утру мне надо до части добраться.

Была мысль пустится в бега, но без денег, без документов и гражданской одежды в пограничной зоне делать нечего. Вдобавок, начало марта — это не то время, когда рекомендуется ночевать на свежем воздухе. Нет, бежать глупо. Лучше обратится напрямую к майору Жилинскому, а там и Громов, надеюсь, прикроет.

Заперев охранников в своей бывшей камере, двинулся в путь. Дорога получилось долгой. Почти час двигался вдоль дороги, пряча глаза от фар автомобилей, затем, когда зрение наконец адаптировалось, поймал попутку, но не доехал до ворот части почти километр и снова пришлось топать пешком под дождем.

Появление мое произвело фурор, сравнимый с явлением Генерального секретаря в одиннадцать утра около вино-водочного. Несмотря на позднее время сбежались все: и дежурный по части, и начальник особого отдела и даже зампотылу каким-то невероятным образом появился раньше всех остальных. Самое смешное, что его волновала пропажа ЕРАЗа, а не судьба исчезнувшего бойца — ибо самоволка не по его ведомству проходит, а за чужой автомобиль отчитываться надо. Повеселил, короче. Минут через тридцать появился майор Жилинский и почему-то командир отряда подполковник Тарасенко. После чего, взяв за химок, вдвоем утащили в штаб, для серьезного разговора.

Под гробовое молчание, изредка прерываемое экспрессивными выражениями и тяжелыми вздохами, достойными каспийского кашалота, я в красках и подробностях поведал свою печальную историю. Впрочем, вздыхал начальник особого отдела как-то наиграно и неубедительно, видимо, потому что кашалоты на Каспии вымерли еще во времена мезозоя, а может потому, что рад был обнаружить меня живым и здоровым. По крайней мере, в глазах его мелькало удовольствие на пополам с гордостью за своего воспитанника, а может это мне просто показалось. Зрение не до конца восстановилось после карцера, вот и почудилось.

— На кой черт ты взял оружие и документы? Ты спятил? Мало нам проблем, усугубить решил? — «усугубить» — это из лексикона Михаила Сергеевича. Он часто по телевизору его произносит, и оно, как настоящее слово-паразит проникло в речь советских людей и распространилось, как вирус. Причем Горби еще и ударение неправильно ставит на третьем слоге, «усугУбит», поэтому звучит отвратительно даже для моего, отнюдь не музыкального, слуха.

— Пусть мои водительские права возвращают и военный билет. Если не хотят вылететь из прокуратуры по статье с волчьим билетом. По другому они не поймут. Меняю одно на другое.

— Резвость хороша при ловле блох, — выдал загадочную фразу командир части, молчавший все это время, — что теперь делать с тобой?

Тяжело вздохнув, он зачем-то полез в шкаф и вытащил… нет, не початую бутылку коньяка с лимоном, как можно было ожидать в такой ситуации. Товарищ подполковник извлек из служебного шифоньера саблю. Богато отделанную, сверкающую золотом и каменьями.

— Знаешь, что это?

Честно говоря, в мою голову ни одной умной мысли в тот момент не пришло. Усекновение головы, как вид наказания отменили еще во времена Петра Первого, а на большее моей фантазии не хватило.

— Фарси знаешь? Что написано прочитать можешь? — предложил мне проявить эрудицию командир части. Между прочим за окном в этот момент уже второй час ночи шел, в помещении, к слову, тоже.

Просьба довольно странная, поскольку начальник особого отдела персидской мовой, то есть, фарси владеет лучше меня.

— Гм, — произнес я, изучив надпись на позолоченных ножнах. Хотя, какая к пингвинам, позолота? Стопудово — из чистейшего благородного аурума пластинка, судя по имени дарителя. — Никак не пойму что такое шарханг-хэ, судя по контексту наверное «полковник»?

— Правильно. Это подарок полковнику Тарасенко от имама Хомейни. Знаешь такого? По глазам вижу, что знаешь. Вчера на КПП в Астаре передали лично в руки со всеми почестями.

Не знаю, что он смог увидеть в моих бедных измученных очах, кроме начинающегося конъюнктивита, но спорить не стал. Подарок и впрямь необычный, но я тут при чем? Словно угадав мои мысли, обладатель именной золотой сабли пояснил: