– Небось, до ночи вкалывать будут, – предположил Валерка.

– А куда им деться, объемы делать надо.

Валерка внимательно посмотрел на перевал, будто попытался разглядеть там невидимых горняков, и тут в голове его блеснула, как показалось, интересная мысль. Он повернулся к Диметилу и предложил:

– Слышь, Вадим, давай завернем к мужикам.

– А зачем? Крюк-то немалый, да еще в гору.

– Мысль одна охотничья в мозгу возникла. Неплохо бы с Петровичем по этому поводу перетолковать.

– Ну, коли уж так надо, – не стал возражать Вадим, – завернем. Чайку пошвыркаем. – И занятый внутренне чем-то своим, даже не поинтересовался, что за мысль пришла в голову студенту.

Увидев подошедших геологов, Тамерлан с Полковником вылезли из канавы, оживили едва тлевший костерок, повесили на таган промятый алюминиевый чайник, которому, видимо, не раз доставалось по бокам отлетавшими после взрывов камнями.

– Слышь, Петрович, – не вытерпел и сразу приступил к делу Валерка, – а почему бы нам не попытаться рогачей прямо на участке работ поискать? Пока мы с маршрутами понизу шастаем, они, может быть, наверху стадами по водоразделам ходят. Конечно, в те дни, когда вы не взрываете.

«Какие там могут быть бараны?» – хотел было отмахнуться Тамерлан, но внезапно его осенило, как можно будет использовать такую «охоту», и он произнес вслух совсем другое:

– А че бы не попробовать? Можно и попробовать. Вам-то нельзя с маршрутов сходить, а я, пока Карпыч шпуры заряжает, могу сбегать на вершинку-другую.

Вечером в столовой начальник отряда одобрил новую «баранью стратегию»: не повезло с рогачами на петле, вдруг повезет здесь. Удача – дама капризная. Да и медвежатина не вечная.

Зденек после ужина опять долго возился со своими пакетиками – улов его сегодня оказался рекордным по количеству, и чех, несмотря на усталость, весь внутренне светился. Эта же усталость гнала в палатку Верку, но, видя, в каком настроении пребывает Зденек, она решила использовать ситуацию и вытянуть из него еще какую-нибудь историю. Ведь он же у них не до конца сезона, скоро уедет и не от кого больше будет ей слушать «сказки». Верка подсела поближе, с нарочитым интересом глянула на уже примелькавшихся ей желтушек и сумела так похвалить их, что это прозвучало вполне искренне. Сердце Зденека растопилось почти окончательно, а Верка еще подлила масла в огонь:

– А у вас, в Чехии, есть какие-то легенды о бабочках?

– О, конечно! – Зденек улыбнулся и поправил пальцем очки на переносице, подтолкнув их вверх. А Верка подумала, что он почему-то всегда так делает, когда чем-то очень доволен.

– Конечно, – еще раз повторил он, – особенно в Праге. Это очень старинный город, где живет много всяких легенд. Кстати, и наши с вами оборотни там присутствуют. В виде… котов! – Зденек заулыбался еще сильнее: – Почему-то чехи еще со Средневековья считали, что каждый черный кот в семь лет обязательно превращается в черта. Представляете, как жилось этим бедным животным во времена инквизиции, да и в более поздние тоже. Думаю, никто из них не дотягивал до семи лет. И в нынешнее время их не особенно жалуют. Так что ваша песенка «Черный кот» у нас в Праге значительно актуальнее, чем в родной России!

Верка тоже заулыбалась и вернула разговор в начальное русло:

– Ну а бабочки? Среди них оборотни бывают?

– Конечно, – опять повторил свое утверждение Зденек, – и даже очень очаровательные.

– Это как? – уточнила Верка.

– Пошло все это с короля Владислава II Ягеллона, который правил в Праге в начале шестнадцатого столетия, – начал неторопливо излагать Зденек, одновременно упаковывая своих желтушек. – Он вообще был личностью неординарной, увлекался звездами, астрологией, даже приказал пристроить к дворцу специальную башню со смотровой площадкой, с которой наблюдал за ночным небом. Он же первым из чешских, а может, и вообще европейских королей стал собирать со всего мира разные диковины, превратив едва ли не треть своего дворца в настоящий музей реликвий. Привезли ему и одну большую красивую бабочку из таинственных и недоступных джунглей Амазонии – у меня сейчас такие дома в рамах на стенах висят, вместо картин.

– Что, такие огромные? – изумилась Верка.

– Не очень, примерно с распахнутую книгу.

– Ничего себе! Наверное, дорогущие?

– Я бы не сказал. В Бразилии и в соседних с ней странах сегодня таких бабочек достаточно много. Ловля их тоже налажена. Так что за одну вашу скромную маленькую якутскую бабочку – я уж не говорю о той, которую мечтаю поймать – можно выменять несколько огромных бразильских красавиц. Такой вот эквивалент. Но это сегодня, когда любой чех может добраться до Амазонки по воздуху меньше чем за сутки. А тогда они действительно представляли огромную редкость и ценность, считались просто волшебными творениями. И вот через какое-то время по дворцу поползли слухи, что невиданное заморское чудо… летает по ночам! А поскольку видели эту королевскую драгоценность только приближенные к нему люди, то в рассказах слуг, конюхов и стражников бабочка вырастала до размеров человека с крыльями. Она будто бы сначала какое-то время кружила под сводами дворца, а потом устремлялась в небо и куда-то улетала. Но под утро обязательно возвращалась. Дошли эти слухи и до короля. А поскольку он был человеком любознательным и близким к науке – астролог все-таки, таки и чуть-чуть алхимик, – то, не поверив в слухи, решил все проверить лично. И в очередной вечер направился не на свою любимую башню, а в другой конец дворца, где находилось хранилище диковин. Пройдя в комнату с бабочкой, он спрятался за портьеру. И вот, перед самой полночью, большая серебряная шкатулка, в которой хранилось заморское чудо, вдруг сама откинула тяжелую крышку и из нее выпорхнула бабочка. Действительно, живая бабочка. Она закружилась, затанцевала в столбах чуть окрашенного лунного света, падающего сквозь витражи. Король застыл в изумлении, но это была лишь половина чуда: как только часы на дворцовой башне пробили полночь, бабочка засияла каким-то особенным голубовато-фиолетовым светом и… стала расти. Она не только увеличивалась, но и изменялась. Неказистое темное и изогнутое туловище бабочки под крыльями ослепительной красоты и формы стремительно превращалось в столь же совершенное женское тело. Еще миг – и его увенчали шлейф темных волнистых волос и прекрасное лицо золотисто-медной, как старинный церковный оклад, креолки. Она осторожно присела на край кресла, сложив крылья за спиной и о чем-то чуть грустно задумавшись. Красавица была так хороша, что король не выдержал и бросился из своего укрытия, чтобы тут же заключить ее в свои объятия – он привык так поступать с придворными дамами, которые ему нравились, и никогда не встречал отпора. Но на этот раз руки его провалились в пустоту. Чудесное видение исчезло! А наутро в серебряной шкатулке оказалась лишь маленькая щепотка серого праха. Говорят, Рудольф очень сильно тосковал по этой потере – нет, не по утраченной бабочке, а по таинственной красавице. Вскоре он слег и больше уже не поднялся…