– Как эта вот структурой называется? – ткнул пальцем Белявский в сторону одной из каменных загогулин.

– Антиклиза, – почти мгновенно выпалила Верка, показав, что в структурной геологии она кое-что мыслит. – А там вон – синеклиза.

– Неплохо, Васильевна. – И начальник вдруг весело рассмеялся.

– А вы что смеетесь, разве я что-то не так сказала?

– Да так-так, все правильно. Просто студентку одну вспомнил, предшественницу твою прошлогоднюю. Мы в тот сезон километрах в семистах севернее отсюда работали. Ну, выходим в первый маршрут, я ей поднимаю кусок гранита, с которым там главное оруденение связано, и говорю, мол, вот он – гранит, запомни. Видишь, какой светлый, – это потому, что в нем повышенное содержание кварца и полевого шпата. А слюды, видишь, почти нет. Разговариваю с ней как со взрослой. А она возьми да и спроси: «А крестики-то где у него?» Я сначала даже не понял, о чем она. А потом сообразил: в условных изображениях на бумаге граниты принято крестиками обозначать, вот она и решила, что на всех настоящих гранитах тоже крестики должны быть… Анекдот да и только! Тяжелый случай. Как только смогла до второго курса такую святую невинность сохранить?! Чему и как теперь в вузах учат, причем в столичных?!

– Надеюсь, я не сильно на нее похожа? – остановила Верка его возмущение.

– Да нет, – сразу помягчал он, – ты у нас девушка сурьезная, и геологическая школа у вас в Иркутске неплохая, хотя, конечно, техникум – не институт. Надо тебе после него в вуз подаваться, хотя бы на заочное, если, конечно, хочешь настоящим специалистом стать.

– Хочу.

– Тогда дерзай. И спрашивай, побольше спрашивай. На лекциях всего не расскажут.

Какое-то время они шли молча, а потом Верка решилась:

– А вопрос не по геологии можно? – Все еще находясь под впечатлением утреннего рассказа Карпыча о медвежьей мести, а к тому же не забыв увиденное накануне «сражение» Полковника, она не могла не завести о нем разговор. – Игорь Ильич, – обратилась Верка, подстраиваясь под шаг геолога, – а откуда у Карпыча эта полководческая мания? Он что, раньше военным был?

– Никогда. Правда, в детстве очень мечтал им стать. Видимо, это и прорывается. А вообще, как это ни странно, Верочка, он в первой своей, незапойной еще, жизни был представителем самой мирной профессии – бухгалтером.

– Бухгалтером?! – удивилась она.

– Да-да, причем довольно крупным финансистом какого-то большого рудника «Дальстроя», то есть нашего северо-восточного управления Гулага. Раньше, когда подопьет, любил рассказывать, как деньги портфелями получал, а на материк, мол, ездил только в кожаном реглане. Ну а потом, как сам говорил, осмелел шибко и погорел на анекдоте. Схлопотал пять лет и запрет занимать руководящие должности. Так и покатился под гору. Сломали человека. А теперь уж и не отремонтировать. Представляешь, он четырнадцать лет подряд после каждого сезона собирается съездить домой в Иркутск. И только раза два доехал до Якутска, а обычно в Северомайском порту свои путешествия и заканчивает! Сначала пропивает деньги, потом билеты. Четырнадцать лет подряд!

– Да-а, бедолага, – протянула Верка. – Так он, говорите, из Иркутска?

– Оттуда. Там у него до сих пор две сестры живут.

– А я ведь тоже оттуда. Давайте я его осенью с собой увезу. Деньги до самого дома давать не буду, билеты у себя подержу.

– Попробуй, – согласился Белявский, – но только такие попытки уже были. Двое студентов с собой его повезли, постригли-помыли, приодели как положено. И в Якутске-то всего два часа надо было между рейсами переждать, а он попросил у них гривенник – кваску попить – вышел и больше не вернулся. А через три дня мне телеграмма в партию: «Срочно вышлите двести на билет Северомайск. Целую, Карпыч».

– Да, тяжелый случай. Но я все-таки попробую.

– Попробуй-попробуй, дело святое, вдруг и получится… Да, искалечили мужику жизнь ни за понюшку табаку, – вздохнул снова Белявский.

– Как я посмотрю, – вздохнула и Верка, – у вас тут, в кого из геологов пальцем ни ткни, – или сосланный, или отсидевший, или, как вы, по «настоятельной рекомендации». Такие места красивые, тайга, горы, простор такой, свобода такая, а люди все подневольные, пример даже взять не с кого…

– Такое время нам досталось, Вера Васильевна. Как говорится, Отечество не выбирают, в нем живут и умирают. Вот мы и умираем: кто быстро, а кто постепенно. – Он остановился, повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза. – Но были в этих краях и другие времена, другие люди были. Триста, двести, сто лет назад, но были. И дела они великие делали, и души у них были великие. Мы вот думаем, что далеко вперед от них ушли, что мы такие развитые, тонкие, чуткие, чувствительные такие, а на самом деле чувства наши и помыслы в подметки им не годятся! Возьми, к примеру, тех же Прончищевых! – В Белявском вновь заговорил историк, а Верка кивнула головой, сделав вид, что слышала эту фамилию. Он продолжил: – Два с половиной века уже лежат в одной могиле в устье Оленька, с 1737 года. Василий – командир отряда Великой Северной экспедиции Беринга, а шли туда, между прочим, только самые отчаянные добровольцы, «птенцы» Петра Великого. Мария – просто жена. Дворянка, к слову сказать. И тоже по своей воле пошла за ним из Питера через всю Россию, на край света, в полную неизвестность. Как уж сумела уговорить в Якутске Беринга нарушить строжайший устав и взять ее на корабль – одному Богу известно! И этот крошечный деревянный кораблик, без всяких карт, которых тогда на северную часть России просто не было, пошел покорять Ледовитый океан, искать проход из Лены в Обь. И забрался в такие льды и широты, куда сегодня атомные ледоколы не всегда пробиваются. Чудом вернулись в Оленек, и там, на входе в реку, умер Василий – надорвал себя непосильными вахтами, сутками стоял на ледяном ветру и холоде, никому не отдавал штурвал. Похоронили его в устье реки, а через неделю умерла Мария. Без всяких болезней. От потерянной любви умерла. Не знаю как ты, а я что-то не помню, чтобы в наше время молодая женщина вот так умерла после смерти мужа. А мы говорим – мы тоньше, лучше… – Белявский запальчиво махнул рукой. – Были люди! Были! Черский, рядом с хребтом которого мы сейчас топчемся и которого собственная жена в этом хребте похоронила. Седов, который шел на Северный полюс с запасом еды в один конец. Толль, который погиб, пытаясь найти ту самую Землю Санникова, что так красиво описал твой Обручев. Дежнев, которого жена ждала в Якутске из похода 20 лет и умерла, не дождавшись! Были настоящие люди! – Он остановился и уже тише добавил: – Извини, распалился я. Но за державу обидно. Извели ее, измельчили, сделали нас такими вот пришибленными карликами.

– Да никакие вы не карлики, вы очень хорошие люди, настоящие геологи, – попыталась успокоить Белявского Верка. – Особенно вы, Игорь Ильич…

Возвращаясь из своего маршрута, Валерка и Вадим еще издали услышали взрывы на перевале.

– Вертушка была, мужикам взрывчатку закинули, – озвучил нехитрое умозаключение студент.

– Ага, простой наверстывают, – согласился Вадим. – У них же сдельщина, а скоро наряды по концу месяца закрывать надо…