Но, как показало дальнейшее, забывчивостью или безалаберностью тут и не пахло. Действо, разворачивающееся перед глазами Ирис, было продумано заблаговременно, в малейших деталях.

— Мы видим, валиде! — прошелестели девушки, лица которых были странно отрешены.

— Смотрите и запоминайте: кровь — вот плата за измену. Негодница Гюнез, забыв о своём долге, посмела связаться с заговорщиками, решившими свергнуть Великого Султана с трона. Им не помешал запрет на вхождение мужчин в Сераль: частью своего коварного плана они сделали подкуп женщины Солнцеликого, чтобы потом использовать в своих целях, а для этого завязали с ней переписку через слуг. Её коварства, или, может, и глупости хватило, чтобы ввязаться в грязную интригу. За своё предательство она получала от них деньги и подарки; та, кто облечена высочайшим доверием, кто по природе своей должна была оставаться твёрдой и неподкупной и тотчас, едва узнав о заговоре, сообщить Повелителю! Ещё немного — и она получила бы от них яд; сами понимаете, для кого.

Топазовые глаза восточного божка свирепо сверкнули:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Смерть изменницы оказалась слишком лёгкой. Она заслужила большего!

И тут немоту девушек прорвало:

— О да!

— В Босфор!

— Её надо было четвертовать!

— Сварить заживо в кипящем масле!

Личики прекрасных дев исказились в непритворном гневе. Воздушные пери сыпали проклятьями, потрясая кулачками, и придумывали давно обезглавленной изменнице казни одна страшнее другой. Ирис в ужасе закрыла глаза. Что происходит? К а к она это с ними делает?

Державная Мать обвела «цветник» пристальным взглядом, еле заметно кивнула. Улыбнувшись, вскинула руки.

— Тише, мои красавицы. Я верю, верю. Каждая из вас хорошо уяснила, как не надо себя вести. А как надо? Вы хорошо запомнили, что для вас главное?

— Верность! — хором проблеяли девы.

— Правильно, — довольно отозвалась валиде. — Ещё?

— Преданность долгу! Служение господину!

— Никаких разговоров и писем! — пискнул кто-то.

Султанша так и расцвела в улыбке. Пошарила взглядом в толпе одалисок.

— Умница! Иди сюда!

Погладила по голове совсем юную черкешенку, так и засиявшую от похвалы, отечески поцеловала в макушку.

— Учитесь все! Милое дитя, если кто-то незнакомый, или даже знакомый, каким-то образом попав в гарем или поманив тебя из-за ограды, обратится со странными речами — что ты сделаешь?

— Доложу вам, госпожа!

— Тц-ц… Не торопись, ко мне приходи только в крайнем случае. Ведь у тебя есть наставница, вот ей сперва и докладывай. Но если её не оказалось на месте…

— Найду Смотрительницу, Нуху-ханум, и всё расскажу ей!

— Молодец. Ты всё поняла правильно. Старшие, берите пример с этого ребёнка! — Сняв сверкнувший рубином перстень, вручила его оцепеневшей от блаженства девчушке, и, развернув, подтолкнула в общий ряд одалисок. — Иди — и стань для всех живым примером достойного поведения! А теперь, красавицы мои…

Она хлопнула в ладоши.

Боковые двери распахнулись, пропуская четверых мальчиков-порученцев с узкогорлыми кувшинами наготове. Четыре струи алой жидкости хлынули на зловещее пятно, и пополз по залу странный терпкий аромат, похожий на жасминовый и на сандаловый одновременно. Красное, мешаясь с красным, выцветало, испарялось, исчезало… Сделав своё дело, мальчики пробежались по залу, распахивая окна.

И вот странность: вместе с улетучиванием едкого запаха, казалось, исчезла и тяжесть, скопившаяся в душах невинных дев за эти бесконечных три дня. Умчались тревоги, мало того — сама жизнь показалась лёгкой до невероятности. И впрямь, чего бояться? Они ничего дурного не замышляли. Султан справедлив, и если наказывает, то лишь тех, кто в чём-то виновен. Главное — помнить и никогда не нарушать правила, а чтобы нарушить — это надо быть последней дурой, как та Гюнез, что своего счастья не оценила, а потому и не удержала. А ведь могла бы скоро стать, страшно представить, женой, султаншей… И так глупо всё потерять вместе с головой!

Уж они-то никогда так не поступят.

Уж они-то…

Отмахнувшись от недавних кошмаров, девушки смеялись, весело болтали, угощались сладостями, щедро выставленными на невесть когда и неизвестно кем накрытыми столами, прихлёбывали из хрустальных кубков, оправленных в серебро, изумительно вкусный шербет — вишнёвый, персиковый, розовый, миндальный… Фантазия устроителя нынче оказалась богата, и весьма. И никто отчего-то не замечал, что в каждом глотке густого напитка, в каждом кусочке рахат-лукума, засахаренного миндаля, нуги, халвы, в хрустящем печенье присутствовала тонкая нотка какой-то новой пряности, ранее ни одной из здешних девиц неведомой. Ещё бы… До этого дня матери Хромца не приходилось применять свою чарующую магию на девах. Не было необходимости. Она и с мерзавкой Гюнез медлила, ибо опасалась себя невольно выдать, поскольку даже сын, Великий Хромец, не подозревал в матери магических способностей… Неписанный закон гласил: магия в Османии — только для мужчин. И горе той, что с самого детства утаит свои способности и не передаст их отцу, брату или хозяину…

Пришлось вмешаться аккуратно, тонко, чтобы никто не заметил странностей, а списали бы всё на безмерную силу убеждения Державной Матери. Особая смесь специй и некоего эликсира, добавленная безъязыким поваром в сегодняшнее угощение, позволила на долгие годы закрепить в девичьих головках эффект от только что полученного внушения. Теперь никто не сможет строить козни здесь, в самом безопасном месте ТопКапы…

На галерее неслышной тенью возникла Марджина. Ирис, давно привыкшая к странностям нубийки, даже не вздрогнула.

— Что происходит? — лишь спросила шёпотом.

— Воспитание заблудших овец, — со смешком отвечала подруга. — Чтобы помнили своё место. И если опять найдётся такой дурак, что попытается подобраться к султану через женщину — она же его и выдаст с потрохами.

Кекем, за последнее время стремительно повзрослевшая, и оттого слышащая куда больше, чем сказано вслух, задумчиво глянула на беспечный, щебечущий «цветник».

— Ну хорошо… этих воспитали…