Джулиана посмотрела на него как на блаженного.

– Нет, конечно. Такая честь выпала мне. Но теперь Фионе придется остаться дома, чтобы заботиться о своей бабке. Она больна, не смешите меня! Миссис Россморан терпеть не может участвовать в сборищах и не хочет оставаться одна и ждать, пока вернется Фиона. Как бы там ни было, Фиона должна была выступить в роли предсказательницы будущего. Теперь мне придется заменить ее. Но нужен кто-нибудь, кто присмотрит за прилавком. Не волнуйся, это несложно. Надо стоять за прилавком, складывать деньги в жестянку и не позволять забирать вещи просто так. – Джулиана повернула к дому, кинув через плечо. – Постарайся распродать все. Деньги пойдут на крышу для церкви. Ты потрясающе обаятелен. Обаяй их всех! – И унеслась.

Место за прилавком давало Эллиоту возможность наблюдать за тем, что происходило на площадке перед домом. Джулиана со своими помощниками превратила эту часть двора в ярмарочную площадь с киосками, навесами, прилавками, с пони и детьми, с женщинами и мужчинами, с собаками и одной козой.

Его прилавок стоял на небольшом возвышении в самом конце площадки, и отсюда Эллиот видел каждого, кто проходил мимо, кто развлекался играми, покупал чай и настоящие шотландские ячменные лепешки или прятался между навесами. В одном из таких укромных уголков он увидел Хэмиша, который, стоя с Нандитой, показывал пальцем на разные предметы вокруг и громко, с расстановкой произносил слова, объясняя ей смысл праздника.

Шатер предсказательницы, покрытый ярко-красной тканью, находился в нескольких ярдах от благотворительного прилавка. Люди выстроились в очередь за предсказаниями. Как только место внутри освобождалось, они, пригнув головы, заходили внутрь, где Джулиана за один пенни читала им будущее по ладоням.

Это была прекрасная идея – поставить шатер. Эллиоту ничего другого и не было нужно, лишь опустить со всех сторон занавески, закрыться от остального мира и остаться наедине со своей женой.

Его руку тронуло что-то холодное и мокрое. Он опустил глаза и увидел рыжего сеттера. Псина завиляла хвостом и оскалилась, с надеждой заглядывая ему в глаза.

– Вот лепешек у нас нет, – сказал Эллиот. – Извини.

Он почесал собаку за ухом. Макферсон проявил щедрость, отдав ему собаку, по крайней мере на время. Эллиот решил назвать ее Рози.

– Сколько стоит поросенок? – спросил детский голос.

Он заглянул за прилавок. Маленькая девочка, такая же ярко-рыжая, как Рози, уставилась на возвышавшегося над ней Эллиота широко открытыми глазами.

Что она видит сейчас? Огромного мужчину с коротко остриженными светлыми волосами, мрачным лицом, глазами, как лед зимой. Не очень-то приятное зрелище для ребенка. Прити не обращала на него внимания. Но та привыкла к нему. Вдобавок его дочь была чересчур бесстрашна. И это беспокоило.

Эллиот вышел из-за прилавка и присел перед девочкой на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Великаны не кажутся такими страшными, когда оказываешься с ними лицом к лицу.

Со стола он взял фарфорового поросенка.

– Вот этот? Для тебя нисколько не стоит. Считай, что это подарок от миссис Макбрайд.

Девчушка решительно замотала головой:

– Нет, мамочка сказала, что я должна за него заплатить. Это пойдет на крышу церкви.

Эллиот отчетливо увидел в ее глазах настоящую силу, присущую шотландским горцам. Ее пугал Эллиот Долговязый Макбрайд, но она хотела заполучить поросенка и внести свою лепту в ремонт храма.

– А сколько у тебя денег? – спросил Эллиот.

Девочка открыла грязную ладошку с двумя монетками. Одну из них он взял.

– Фартинг за поросенка – это прекрасная цена.

Эллиот вложил фигурку ей в руку. Довольная, она широко улыбнулась, повернулась и стремглав понеслась к ожидавшей ее матери.

– Поладили, да? – спросил мужской голос.

Эллиот поднялся и увидел улыбающегося пасынка сестры – Дэниела Маккензи.

Дэниелу уже исполнилось восемнадцать. Он был широкоплеч и высок, как отец, но ему было еще далеко до статности, которой обладал лорд Камерон. Фигура у него пока оставалась сухощавой, но через несколько лет сын будет вылитой копией отца.

– Я хорошо ладил с людьми раньше, – поправил его Эллиот. Он переставил несколько вещиц на прилавке так, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся на месте поросенка.

– По-моему, вам это до сих пор удается. Значит, вас тоже завербовали сюда?

– Приказали. Я привык к этому в армии.

– По этой части ни один генерал не сравнится с нашими дамами, да?

– Пока не встречал такого.

Улыбка на лице Дэниела стала еще шире. Он очень походил на отца. Правда, в его янтарных глазах не было намека на тени, которые когда-то застилали взгляд Камерона и которые исчезли только с появлением в его жизни Эйнсли. Иногда Эллиот все же замечал их в глазах Камерона, но не у Дэниела.

С другой стороны, Дэниел был еще молод и жизнь не преподносила ему сюрпризов в виде трагедий. В восемнадцать лет Эллиот был таким же.

Молодой человек осмотрел вещицы, разложенные на прилавке: вязаные перочистки, салфеточки, странный набор из фарфоровых фигурок, часы, которые не ходили, книги без переплетов – в общем, все, что люди отрыли у себя на чердаках и решили пустить в дело.

Дэниел взял в руки часы и осмотрел их опытным взглядом.

– Такое занятие не для вас.

– Миссис Макбрайд хочет распродать все это.

– Их я возьму у вас в любом случае. – Он заглянул внутрь часов. – Мне всегда требуются запасные детали.

– Для часов?

– Для любых приспособлений, которые я собираю. Я изобретатель. И уже получил патент на систему блоков для трамвая.

Острый ум! Голова Эллиота в этом возрасте была заполнена мечтами о военных победах, о покорении наций, о том, как женщины будут восхищаться им, когда все будет кончено.

– Даю пять шиллингов. – Дэниел полез в карман, а потом кинул деньги в жестянку. И пожал плечами, словно извиняясь за собственное расточительство. – Это ведь на церковную крышу. Мне так объяснили.

– Я благодарен вам, – серьезно сказал Эллиот. – И моя жена благодарна вам. И церковная крыша благодарна вам.

Дэниел хмыкнул, а потом бросил на Эллиота такой же испытующий взгляд, каким рассматривал часы.

– Как вам семейная жизнь? Эйнсли говорит, что у нее камень с души свалился, потому что теперь за вами есть кому присматривать.

– Правда? Но моей сестре нравится разыгрывать из себя сиделку.

– Да, это верно. Теперь Эйнсли – моя мамочка и хороша в этой роли. Я обожаю называть ее мамочкой при всех, она от этого впадает в ярость.

Эйнсли была всего на одиннадцать лет старше Дэниела. Эллиот обменялся с ним улыбками.