- Отдай.

Но Данчук продемонстрировала небывалую прыть, отскочив от меня, сжимая бокал так, словно лишь он поддерживал в ней жизнь.

- Аня, - твёрдо произнёс я, - Отдай немедленно. Тебе завтра будет очень нехорошо.

- Мне плевать! – фыркнула подруга, - Ты мне не нянька. Я делаю, что хочу.

- Я твой друг! – рявкнул я, начиная терять терпение.

- Друг? – приподняла бровь блондинка, - А где же была твоя дружба, когда ты позволил Давиду войти в мою жизнь?

Ну здравствуйте. Приплыли. Нет, я, конечно, знал, что девушки по синей дыне любили обвинять всех подряд во всех своих грехах, но слышать это от всегда рассудительной Данчук было…странно. Зато она сразу становилась какой-то…настоящей что ли. И я понимал, что ничто человеческое ей не чуждо.

- Там же, где и сейчас, - постарался я произнести как можно мягче, - Кто же знал, что Кузнецов окажется таким ублюдком?

- Ты должен был знать! Ну, знаешь, как говорят, свой свояка видит издалека.

- Так, всё, хватит.

Выдохнув это, я бросился наперерез пытавшейся убежать Ане. Всё играло в мою пользу – годы занятий баскетболом, от природы длинные ноги и потерявшая координацию из-за количества выпитого Аня. Я схватил подругу в охапку, и остатки вина, расплескавшись, оказались на наших футболках. Ну просто класс.

Аня, вырывалась, брыкалась, кричала на меня и даже пару раз пыталась укусить. Но я держал крепко, сжимая её трепыхающуюся тушку в своих руках и ждал, когда её истерика сойдёт на нет. И, когда она наконец затихла, я присел вместе со своей ношей на кровать.

Данчук очень удобно устроилась в моих руках, прильнув ко мне в настолько открытом и доверчивом жесте, что мне в который раз захотелось на всё плюнуть, найти Кузнецова и разбить ему лицо. Еще разок. Потому что этому ублюдку было явно мало. _к_н_и_г_о_ч_е_й._н_е_т_ Он заслужил всю ту ярость, что я изливал на него, несмотря на Анин запрет. Потому что только полнейший кретин мог поступить так именно с ней – с девушкой, которая обладала самой чистой и непорочной душой. Которая мечтала, писала красивые стихи и отдавалась своим чувствам на максимум.

- Со мной явно что-то не так, - негромко заметила Аня куда-то в моё плечо, сжимая пальцами мою безнадёжно испорченную футболку.

- Глупости, - отозвался я, выдыхая в её макушку, - Ты – чертово совершенство.

- Ага, конечно, - хмыкнула Аня приглушённо, - Такое, что единственный парень, которому, как мне казалось, я понравилась, притворялся, чтобы отомстить моей семье. И на самом деле он ненавидел меня за то, что я вообще родилась на свет.

Я был готов зарычать от бессилия и злости. А еще от того, что Данчук закапывала себя в какой-то яме, которую вырыл этот мудак. Который не стоил даже того, чтобы его имя произносили вслух.

Чуть отодвинув от себя девушку – так, чтобы она смогла поднять на меня взгляд, я, глядя ей в глаза, негромко и очень чётко произнёс:

- Ты  - это самое лучшее, что когда-либо случалось со мной. И лучшее, что случится в будущем. В прошлой жизни и в череде грядущих. Самый светлый и добрый человек из всех, кого я когда-либо встречал. И твоё рождение не было проклятьем – оно стало благословением. Не только для твоих родителей, но и для огромного количества других людей. И для меня – особенно.

Данчук, не сводя с меня своих огромных и почти бездонных глаз, попыталась возразить:

- Ты не объективен. Мы слишком долго дружим. Посмотри на Давида – я стала причиной сумасшествия его матери. И объектом его одержимости. С хорошими людьми такое не происходит. Это не преследует их даже спустя столько лет.

Глухой рык всё же сорвался с моих губ. Придвинув девушку к себе и обхватив ладонями её лицо, я сказал:

- Забудь о нём! Его нет больше рядом с нами! Будь здесь и сейчас. Со мной.

И, прежде чем я сам понял, что делаю, наклонился – и прижался своими губами к её рту. Аня на секунду замерла, но затем забилась, как птица, в моих объятиях. Она лупила меня своими маленькими ладошками, попадая то по плечам, то по спине, но мы это уже проходили, и я не выпустил её. Не знаю, почему сделал это – потому что давно хотел или же просто пытался таким образом успокоить. Я читал где-то что остановить панику или истерику может задержка дыхания. Поэтому я и поцеловал её – чтобы она застыла и ненадолго перестала вдыхать кислород.

Но, то, что изначально было рассчитано лишь как способ помочь подруге, резко вышло из-под контроля. Потому что она ответила мне. Она, мать вашу, ответила мне!. Сначала неловко, словно сомневаясь в правильности своих действий. Но затем Данчук словно сорвало предохранители – возможно, этому поспособствовал алкоголь. Да, о чём я, стопудово это был он! Аня прижалась ко мне вместо того, чтобы вырываться, а её руки, которые недавно лупили меня по всем частям тела, обвили мою шею, а пальцы зарылись в волосы на загривке, посылая по всем моему телу мириады мурашек.

Краем уплывающего сознания я понимал – это неправильно. Нельзя, фу, стоп, прекрати, место, Юлик – вот что я должен был себе говорить. Я выпил, Данчук вообще была в неадеквате, и я молчу про то, что она – моя лучшая подруга. И у меня всё ещё была девушка.

И я честно пытался. В какой-то момент я отстранился от Ани и пробормотал:

- Нет. Это неправильно.

Чуть приподнявшись на цыпочки, девушка шепнула:

– О чём ты?

Я вам так скажу, дышать на ухо – это как делать массаж всего тела, не дотрагиваясь. Такие мурашки, что можно грохнуться. В обморок. Пару раз. И я был близок к этому, как никогда. Но всё же, удержавшись, я хрипло произнёс:

- Ты пьяна, я тоже не совсем в себе. Мы об этом пожалеем.

- Я – нет, - Данчук замотала головой так сильно, что я испугался за сохранность её шейных позвонков, - Пожалуйста, Юлик. Мне так плохо, что просто хочется на луну выть. Прошу тебя, помоги мне. Мне это нужно.

И я сдался. Не знаю, почему – потому что заметил блеснувшие в её глазах слёзы, или на меня повлияли её слова. А, быть может – и это самый верный вариант – потому что я сам этого хотел. Очень давно. Так сильно, что не смог быть благородным.

Наши футболки были липкие, холодные и мокрые от вина, так что я избавил нас от них без малейшего сожаления. Как и от остальной одежды. И словно последний барьер перед нами рухнул, позволяя нам упасть в объятия друг друга. Её губы и сами пьянили похлеще любого алкоголя – даже абсент нервно курил в сторонке. А кожа была такой гладкой, словно девушка была не человеком, а чёртовым произведением искусства. Как будто её создали греческие боги, взяв по крупице самых совершенных материалов и собрав из них человека. Её, Аню, моего Мышонка, которая в тот момент действительно стала моей.

Я понимал, что ничего из этого Нюта не вспомнит, но мне так хотелось, чтобы хотя бы в ту ночь чёртов алкоголь не сотворил такого с её мозгом. Потому что лично в моём мозгу она отпечаталась навсегда, словно её выжгли огнём. И её руки в моих волосах, губы, которые целовали так крепко, что утром они наверняка будут болеть, зубы, которые прикусывали кожу, словно желая урвать кусочек. И стоны, которые я готов был заучить, как молитву, и вспоминать в особенно дерьмовые дни. Хруст простыней и ветер, врывающийся в окно, подвывавший безумию, что охватило нас двоих, захлестнуло, накрыло.