— Или никогда, — повторила лиса. — Мне очень жаль. Ее родителям и друзьям мы хотели подправить память, но не смогли. Слишком много пришлось бы стирать, это опасно. Пришлось рассказать все как есть. Они будут беречь девочку и ничего ей не расскажут. А ты… тебе нельзя даже приближаться к ней. Как и всем нам. Одно наше присутствие действует на блок странным образом. Все, что может напомнить ей о мире небожителей, сейчас смертельно опасно. Ты же помнишь, с каким трудом мы сняли с вас троих связь поводков и чего нам это стоило — чуть было не потеряли девочку.

— Откуда он вообще взялся, этот блок?! — Я в отчаянии сжал пальцами виски.

— Я не уверена. Но похоже, девочка пропустила сквозь себя столько хаоса и одновременно божественных энергий, что у нее развилось что-то вроде аллергии. И душа закрылась, чтобы спастись от разрушения. Спряталась за этот блок, понимаешь?

— А я состою из хаоса, на который у нее и есть эта… аллергия. И если я останусь рядом…

— Ты и сам все понимаешь. Мы очень долго не могли понять, почему она не приходит в себя. И только когда она оказалась в человеческой клинике, далеко от всех нас…

Я снова переключил свое внимание на видео. Женя с улыбкой указывала куда-то на горизонт и радовалась пошловатым визгам местных дельфинов. И что люди находят в этих жестоких извращенцах? Почему у нее они вызывают такие яркие и счастливые эмоции? Я бы тоже очень хотел находиться рядом и быть причиной этих ямочек на твоих щеках.

Вдруг подумалось: а ведь мой облик косатки практически не несет в себе хаоса. Если постараться, то можно загнать свою демоническую сущность так глубоко, что вообще почти не останется никаких божественных энергий. Косатка — кровь от крови рода моей матери, рода ледяных оборотней. У них изначально другая основа, они даже в бездне были чужаками. А что, если…

Я нервно покосился на кашеварящего что-то у плиты низверженного небожителя и задумчиво сглотнул. Я ведь только краем глаза. Поплаваю в сторонке, посмотрю издалека. Если проявятся какие-то признаки аллергии, сразу уплыву!

— Что задумал, изверг? — Вот как он это делает?! Мысли читает?

— Ничего!

— Оно и видно. Признавайся, несчастье, вдруг что дельное посоветую.

Ян отложил нож, которым резал зелень, аккуратно снял фартук с Микки Маусом. Я сглотнул — фартук был Женин, она оставила его тут…

— На себя посмотри, прежде чем меня несчастьем звать, — буркнул привычно. — Ей нравятся дельфины.

— Хм? Ты что, к ним ревнуешь? — удивился белк.

Я вдруг обратил внимание, что Ян-Ян как-то устало облокотился на кухонный стол. И круги у него под глазами — Женины панды позавидуют. Мне кажется или так погано он не выглядел даже тогда, когда сидел в миниатюрной клетке в человеческом обличье? Да-да, именно в те несчастные несколько часов в месяц.

— Ах вот чего… хм. Это имеет смысл, — после длинной паузы заметил Ян, окончательно отложил готовку, выключил плиту и подошел. Сел возле меня. — Насколько хорошо ты сможешь убрать хаос из ауры ледяной косатки?

— Ты когда в последний раз спал? — невпопад спросил я. Потом встряхнулся: — Могу вообще в обычного зверя превратиться. Правда, это сильно ударит по моим умственным способностям. Стану таким же, как тогда, после первого покушения. Скорее очень умной косаткой с проблесками сознания, чем демоном-оборотнем.

— А дальше? Ты мне мозги не канифоль. — И мы оба вздрогнули, потому что частенько вот так неосознанно повторяли Женины выражения и дергались одинаково. — Насколько я помню, а помню я много… так вот, насколько я помню, оставаться в таком виде без якоря, который вовремя вернет тебе сознание, очень опасно. Можешь остаться зверем навсегда.

— Ну якорь-то вот он. — Я нежно провел пальцем по экрану ноутбука, где в который раз повторялся последний выпуск.

— Якорь должен знать, что делает! — Наглый белк потянулся и влепил мне самый настоящий подзатыльник. Я б убил! Если бы он сделал это раньше. А теперь… тьфу. — Не кривись мне тут! И подумай лучше о том, что эта егоза, даже если ей очень понравится умная косатка, все равно не станет сидеть на берегу моря всю жизнь. Она уедет дальше, а ты останешься придурочным зверем.

— Я поплыву за ней! Море, оно… большое! — не сдавался я.

— Куда поплывешь, на материк? — рассердился белк.

Я кивнул и пожал плечами. Да хоть в Черное море, хоть в какое заплыву.

— Все ясно с тобой. У тебя уже мозг выключился, превентивно. Заранее. Не пущу. Одного — не пущу.

— И как ты это себе представляешь? Будешь все время кататься у меня на загривке? Или прятаться на ближайшем к берегу дереве? Так ты теперь для таких упражнений великоват, заметят, — улыбнулся я, наверное впервые за последние несколько месяцев. Скоро! Скоро я снова буду с Тай Жень!

— Не заметят, — вздохнул Ян. Посопел, покряхтел. А потом и вовсе скривил такую рожу, словно все страдания мира сгустились над его головой… и в следующую секунду на стуле вместо падшего небожителя сидела надутая и страшно недовольная жизнью белка.

— Чего?! — ошалел я. — Как…

— Вот так, — вздохнул Ян. — Я теперь могу превращаться по собственному желанию. Терпеть не могу, но могу.

— Ну даже если так. Поссумы не водоплавающие. И на пальмах вроде не водятся, — усомнился я.

Белк вздохнул еще тяжелее и… стал полупрозрачным. Я открыл рот.

— Природное свойство танфушу, — буркнул Ян, сливаясь с обивкой стула. — Почему, думаешь, их так трудно поймать?

— А раньше какого?.. — начал было удивляться я, прикинув, что с такими способностями спрятаться хотя бы от лисят он мог при желании.

— Это свойство взрослых танфушу, — пошевелил усами полупрозрачный зверек. — А меня превратили в детеныша. Видимо, чтобы еще унизительнее… или просто потому, что я сам только детенышей смог поймать и поглотить. Вот и огреб свойством той ауры, что имелась в наличии.

— А теперь повзрослел?

— А теперь повзрослел. Так что называй меня «дагэ» — самый старший брат. Я, в принципе, и раньше был тебя си-и-ильно взрослее. Но ладно, опустим этот вопрос, ведь мозгов было не очень много, — великодушно согласился с очевидным танфушу.

— Обойдешься, эрди, средний брат, — зловредно хмыкнул я. — Старший брат у нас один, и он, слава всем богам и лисам, выжил.

— Какие новости о Синтае? — тут же спросил Ян.

— Пришел в себя. Тетка Янли не зря стала богиней врачевания. К тому же добровольная жертва древнего духа сыграла роль в ритуале исцеления. Золотой самшит очень хотел загладить свою вину. Хотя, по сути, он ни в чем не был виноват.

— Да… Такого врагу не пожелаешь. Вернее, нет, врагу как раз и пожелаешь, — хмыкнул Ян, явно вспоминая тварь из хаоса, — чтобы его в аду тоже травили в течение сотен лет подчиняющими и ослабляющими зельями. Какая предусмотрительная сволочь оказалась: еще на заре времен суметь захватить контроль над последним ростком золотого самшита. Даже мне, прожженному гаду, казалось, что эта милая обезьянка — последнее существо в зоопарке, в ком можно заподозрить шпиона. А эта тварь просто дергала его за ниточки, как куклу-марионетку. Дух все понимал… но даже сказать не мог. Бр-р-р.