– Тогда вам, пожалуй, действительно лучше уехать, –проговорил Вепрь. – Хотя, честно говоря, я не знаю, что хуже – мутанты или этотгвардейский чин…

– Да ладно, пусть едет, – сказал Зеф. – Связным он утебя работать все равно не станет, а так по крайней мере хоть привезеткакую-нибудь информацию о Юге… если с него там шкуру не сдерут.

– Вы, конечно, со мной не поедете, – сказал Максимутвердительно.

Вепрь покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Желаю удачи.

– Ракету сбрось, – посоветовал Зеф. – А то взорвешься снею… И вот что. Впереди у тебя будут две заставы. Ты их проскочишь легко,только не останавливайся. Они повернуты на юг. А вот дальше будет хуже.Радиация ужасная, жрать нечего, мутанты, а еще дальше – пески, безводье.

– Спасибо, – сказал Максим. – До свидания.

Он вспрыгнул на гусеницу, отвалил люк и залез в жаркуюполутьму. Он уже положил руки на рычаги, когда вспомнил, что остался еще одинвопрос. Он высунулся.

– Слушайте, – сказал он. – А почему истинное назначениебашен скрывают от рядовых подпольщиков?

Зеф сморщился и плюнул, а Вепрь грустно ответил:

– Потому что большинство в штабе надеется когда-нибудьзахватить власть и использовать башни по-старому, но для других целей.

– Для каких – других? – мрачно спросил Максим.

– Для воспитания масс в духе добра и взаимной любви, –сказал Вепрь.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Зеф,отвернувшись, старательно заклеивал языком цигарку. Потом Максим сказал: «Желаювам выжить» и вернулся к рычагам. Танк загремел, залязгал, хрустнул гусеницамии покатился вперед.

Вести машину было неудобно. Сидения для водителя не было, агруда веток и травы, которую Максим набросал ночью, очень быстро расползлась.Обзор был отвратительный, разогнаться как следует не удавалось – на скороститридцать километров в двигателе начинало что-то греметь и захлебываться,поднималась вонь. Правда, проходимость у этого атомного одра все еще былапрекрасная. Дорога или не дорога – ему было все равно, кустов и неглубокихрытвин он не замечал вовсе, поваленные деревья давил в крошку. Молодые деревца,проросшие сквозь рассевшийся бетон, он с легкостью подминал под себя, а черезглубокие ямы, наполненные тухлой водой, переползал, словно бы даже фыркая отудовольствия. И курс он держал прекрасно, повернуть его было весьма нелегко.

Шоссе было довольно прямое, в отсеке – грязно и душно, и вконце концов Максим поставил ручной газ, вылез наружу и удобно устроился накраю люка под решетчатым лотком ракеты. Танк пер вперед, словно это и был егонастоящий курс, заданный давней программой. Было в нем что-то самодовольное ипростоватое, и Максим, любивший машины, даже похлопал его по броне, выражаяодобрение.

Жить было можно. Справа и слева уползал назад лес, мерноклокотал двигатель, радиация наверху почти не чувствовалась, ветерок былсравнительно чистым и приятно охлаждал горящую кожу. Максим поднял голову ивзглянул на качающийся нос ракеты. Пожалуй, ее действительно нужно сбросить.Лишний вес. Взорваться она, конечно, не взорвется, давно «протухла», он ещеночью обследовал ее, но весит она тонн десять, зачем такое таскать? Танк ползсебе вперед, а Максим принялся лазить по лотку, отыскивая механизм крепления.Он нашел механизм, но все заржавело, и пришлось повозиться, и пока он возился,танк дважды съезжал на поворотах в лес и принимался, гневно завывая, ломатьдеревья, и Максиму приходилось спешить к рычагам, успокаивать железного дуракаи выводить его снова на дорогу. Но в конце концов механизм сработал, ракетатяжело мотнулась и ухнула на бетон, а потом грузно откатилась в кювет. Танкподпрыгнул и пошел легче, и тут Максим увидел впереди первую заставу.

На опушке стояли две больших палатки и автофургон, дымилаполевая кухня. Два гвардейца, голые до пояса, умывались – один сливал другомуиз манерки. Посередине шоссе стоял и глядел на танк часовой в черной накидке, асправа от шоссе торчали два столба, соединенных перекладиной, и с этойперекладины что-то свисало, что-то длинное и белое, почти касаясь земли. Максимспустился в отсек, чтобы не было видно клетчатого балахона, и выставил голову.Часовой, с изумлением поглядывая на танк, отходил к обочине, потом растеряннооглянулся на фургон. Полуголые гвардейцы перестали умываться и тоже глядели натанк. На грохот гусениц из палаток и из фургона вышло еще несколько человек,один – в мундире с офицерскими шнурами. Они были очень удивлены, но невстревожены – офицер показал на танк рукой и что-то сказал, и все засмеялись.Когда Максим поровнялся с часовым, тот крикнул ему неслышно за шумом двигателя,и Максим в ответ прокричал: «Все в порядке, стой, где стоишь…» Часовой тоженичего не услышал, но на лице его выразилось удовлетворение. Пропустив танк, онснова вышел на середину шоссе и встал в прежней позе. Было ясно, что всеобошлось.

Максим повернул голову и увидел вблизи то, что свисало сперекладины. Секунду он смотрел, потом быстро присел, зажмурился и без всякойнужды ухватился за рычаги. Не надо было смотреть, подумал он. Черт меня дернулповорачивать голову, ехал бы и ехал, ничего бы не знал… Он заставил себяраскрыть глаза. Нет, подумал он. Смотреть надо. Надо привыкать. И надоузнавать. Нечего отворачиваться. Я не имею права отворачиваться, раз уж явзялся за это дело. Наверное, это был мутант, смерть не может так изуродоватьчеловека. Вот жизнь – уродует. Она и меня изуродует, и никуда от этого неденешься, и не надо сопротивляться, надо привыкать. Может быть, впереди у менясотни километров дорог, уставленных виселицами…

Когда он снова высунулся из люка и поглядел назад, заставыуже не было видно – ни заставы, ни одинокой виселицы у дороги. Хорошо бы сейчасехать домой… так вот ехать, ехать, ехать, а в конце – дом, мама, отец, ребята…приехать, проснуться, умыться и рассказать им страшный сон про обитаемыйостров… Он попытался представить себе Землю, но у него ничего не получилось,только было странно думать, что где-то есть чистые веселые города, много добрыхумных людей, все друг другу доверяют, нет ржавчины, дурных запахов, радиации,черных мундиров, грубых скотских лиц, жутких легенд, смешанных с еще болеежуткой правдой, и он вдруг впервые подумал, что на Земле тоже могло такслучиться и он был бы сейчас таким, как все вокруг – невежественным, обманутым,раболепным и преданным. Ты искал себе дела, подумал он. Ну вот, у тебя теперьесть дело – трудное дело, грязное дело, но вряд ли ты найдешь где-нибудькогда-нибудь другое дело, столь же важное…

Впереди на шоссе показался какой-то механизм, медленноползущий в ту же сторону – на юг. Это был небольшой гусеничный трактор,тянувший за собой прицеп с металлической решетчатой фермой. В открытой кабинесидел человек в клетчатом балахоне и курил трубку, он равнодушно посмотрел натанк, на Максима и отвернулся. Что это за ферма? – подумал Максим. Какиезнакомые очертания… Потом он вдруг понял, что это секция башни. Столкнуть бы еесейчас в канаву, подумал он, и проехаться по ней раза два взад-вперед… Оноглянулся, и выражение его лица, видимо, очень не понравилось водителю трактора– водитель вдруг затормозил и спустил одну ногу на гусеницу, как бы готовясьвыпрыгнуть. Максим отвернулся.