Предвестники проблем появились с самого начала. Во-первых, Алексий пользовался далеко не такой популярностью, как заявлял. Когда флот подошел к Корфу и крестоносцы сообщили жителям, что прибыли восстановить на троне законного императора, в ответ граждане острова попытались линчевать Алексия. От папы пришло сообщение, что этого мнимого императора нельзя слушать ни под каким предлогом.

Перед тем как примкнуть к крестовому походу, Алексий побывал в Риме, пытаясь заручиться его поддержкой, но впечатления на понтифика не произвел. Письмо папы не оставило ни малейших сомнений в том, что ни Алексий, ни его незрячий отец не могут считаться законными императорами, поэтому крестоносцам лучше не иметь с ними никаких дел. «И пусть никто из вас, – писал он Бонифацию, – не придет к скоропалительному убеждению, что вам позволено разорять греческие земли под тем предлогом, что… император Константинополя сверг брата и выколол ему глаза[126]». Бонифацию и Дандоло, зашедшим слишком далеко, чтобы теперь останавливаться, не составило никакого труда скрыть папское письмо. К тому моменту крестоносцы уже вышли к Константинополю и от трепета, охватившего их при виде легендарного города, все остальное просто вылетело у них из головы.

Константинополь, этот король городов, уютно устроился в бухте Золотой Рог этакой элегантной короной[127]. Его невероятный размах заслуживает отдельного описания. В его границах могла бы с комфортом расположиться чуть ли не дюжина крупнейших городов Западной Европы, а по численности населения он лишь слегка не дотягивал до миллиона живых душ, превосходя иные королевства. В его ослепительных церквях и на публичных площадях крестоносцы лицом к лицу столкнулись с непокоренной столицей Римской империи. «Никто, – писал крестоносец Жоффруа де Виллардуэн, – не оказался настолько дерзок или храбр, чтобы не дрогнуть от этого зрелища[128]».

В немалой степени причиной охватившего их трепета была неприступность оборонительных сооружений. Город окружали стены достаточно толстые для того, чтобы столетиями отбивать атаки захватчиков, а для его защиты у узурпатора имелся гарнизон как минимум втрое больше войска крестоносцев[129]. Когда крохотный флот участников похода подошел ближе, его встретили с озадаченным любопытством – скорее как диковину, нежели как реальную угрозу.

Оптимизм, который еще оставался после первого взгляда на город, испарился, когда крестоносцы разбили лагерь. Перед этим им то и дело повторяли, что жители Константинополя будут чествовать их как избавителей, но ликующих толп как-то нигде не наблюдалось. После недельного ожидания до них стало доходить, что Алексий, пожалуй, слишком переоценил свою популярность в столице. Эта догадка получила самое веское подтверждение, когда принц подошел на лодке к стенам города и заявил о намерении затребовать обратно принадлежавший ему по праву трон. Сверху эхом посыпались крики и хохот, вскоре сменившиеся градом камней и прочих предметов.

По идее, подобный унизительный эпизод должен был повергнуть крестоносцев в уныние, но вместо этого, напротив, лишь придал им решимости. Собранный наспех военный совет порекомендовал немедленно атаковать город. Венецианский флот подошел к городским стенам, предпринял яростный штурм и часть из них сумел захватить.

Узурпатора Алексия III вряд ли можно было назвать человеком, способным кого-то вдохновить. Акция по свержению брата с трона, подразумевавшая засаду во время охоты, отняла у него все силы. И хотя шансы были на его стороне, ответственность за отражение нападения армии оказалась для него явным перебором. Похватав оказавшиеся под рукой ценности, он бежал, бросив город на произвол судьбы.

Народ Константинополя, оставшийся без лидера и сбитый с толку последними событиями, сделал самое разумное, что только можно придумать. Раз эти западные рыцари пришли ради свергнутого Алексием императора, то стоит вернуть ему трон, как они тотчас уйдут. Старого Исаака Ангела, полубезумного и совершенно слепого, вывели из темницы и вновь короновали в качестве официального римского императора. В лагерь крестоносцев тут же помчались гонцы с просьбой остановить наступление. Алексия Ангела пригласили вместе с отцом занять принадлежащий им по праву трон и совместно править империей.

Их союз оказался не особо удачным. Каким бы дряхлым стариком ни был Исаак, обещания, которые дал крестоносцам сын, повергли его в ужас. Имперские памятники, может, и выглядели слишком кричащими в глазах окружающего мира, но после долгих десятилетий неумелого правления центральная власть, по правде говоря, дошла практически до нищеты. Однако сломленный старик мало что мог сделать. Местное население было деморализовано, своевольный сын раздавал направо-налево еще более щедрые посулы, повсюду сновали венецианцы, казавшиеся вездесущими, и в этих условиях ему пришлось смириться с неизбежным.

Первые несколько недель все шло хорошо. Молодой принц, недавно коронованный императором Алексием IV, дал в честь своих венецианских и французских друзей несколько пышных пиров, игнорируя обращенные на него угрюмые взгляды собственных граждан. Одновременно с этим он старался выполнять обещания и отправил в Египет письмо, предупредив султана о его скором изгнании из родных для христиан краев.

Но когда дело дошло до оплаты долгов, ситуация тут же вышла из-под контроля. После беглой ревизии сокровищницы обнаружилось, что в распоряжении Алексия имелось меньше половины денег, которые он так опрометчиво пообещал заплатить крестоносцам. Образовавшийся дефицит он попытался покрыть за счет введения новых податей, но лишь потерял из-за этого жалкие остатки своей популярности.

Все больше впадая в отчаяние, новый император дошел до того, что стал рассылать по церквям своих официальных представителей с приказом изымать дискосы и реликварии. Даже покойники, и те не могли ускользнуть от алчных имперских податных чиновников, которых посылали обыскивать захоронения давно усопших императоров и изымать любые мало-мальски ценные украшения.

Через совсем короткий промежуток времени Алексий сам себя загнал в угол. Попытки отыскать деньги подорвали его популярность до столь опасного уровня, что удерживаться на троне ему удавалось лишь благодаря армии крестоносцев, стоявшей лагерем под городскими стенами. К тому же они истощили все мыслимые источники доходов. Любые новые попытки насильно изымать средства наверняка привели бы к бунту.